Начала декламировать я, цепляясь за взор декана, как за спасительную ниточку, через которую в меня вливалось чувство уверенности, опоры. Его глаза распахнулись, а брови взлетели вверх, и он так и не смог отвести взгляда от моего лица. Порывисто вздохнув, я представила, что в зале нет никого, кроме нас, и я читаю любовный сонет для него, и только него. Мой голос, вначале хрипловатый и надломленный, обрел силу и отчаянную мощь; взлетел к потолку, достиг самого дальнего ряда.
Я на миг закрыла глаза и с чувством выполненного долга приготовилась бежать со сцены.
- Маргарита, а можете прочесть еще и из пьесы что-нибудь? - вдруг спросил режиссер.
- По памяти - нет, к сожалению, - мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда. - Я не учила «Сон в летнюю ночь»...
- Ничего страшного, можно не по памяти, - кто-то сунул мне в руки распечатку пьесы и ткнул в нужный фрагмент. Не отрывая глаз от бумаги, я прочла с полстраницы нужного монолога, и затем меня наконец отпустили обратно в зрительный зал.
Волнение постепенно отпускало. После вышло еще около двух десятков парней и девушек, и я достаточно пришла в себя, чтобы успокоиться и слушать чужое чтение с бОльшим интересом. Минут через сорок режиссер объявил короткий перерыв, после которого пообещал огласить предварительные результаты прослушивания.
Над залом повисла гробовая тишина, когда заведующий кружком вернулся в свое кресло и включил микрофон. Еще раз поблагодарив всех за участие в пробах, седой мужчина открыл блокнот и принялся зачитывать фамилии и имена персонажей, начав с парней, а затем добравшись до девушек.
- Титания: Марина Быстрикова. Елена: Юлия Гарденина. Гермия...
Верстовский взял Игоря Олеговича за локоть и что-то прошептал ему на ухо.
- … Маргарита Красовская, - сказал режиссер.
36. Будьте моим любовником
Когда Игорь Олегович дочитал список до конца, студенты взорвались овациями. Они поздравляли друг друга, экспрессивно обсуждали выступающих, кто-то, кажется, плакал: уж не знаю, от счастья ли или от разочарования. Я сидела в прострации неопределенное количество времени, наполовину оглохнув и пыталась осознать случившееся. Меня, вроде бы, поздравляли тоже — не все и не так, чтобы очень искренне, но мне хватило и того.
Надеюсь, Юля сможет простить меня за то, что я ненамеренно отобрала ее роль... И, все-таки, как это произошло? Не может быть, чтобы я настолько хорошо себя показала! Неужели мне позволят играть Гермию лишь потому, что Верстовский замолвил за меня словечко? И если да, то зачем он это сделал?.. Показал, что мое послание было замечено им, а сонет и заложенный в нем смысл тронули суровое преподавательское сердце?
Или он решил подшутить, прекрасно понимая, что с ролью я не справлюсь?!
Догадки, одна страшнее другой, вскипятили мое душу. Я оглянулась в поисках Юльки, но Гардениной в зале уже не было. Как и Верстовского, который ушел сразу же после оглашения результатов.
Не в силах справиться с напряжением, я бросилась прочь из зала и понеслась на всех парах в административный корпус. Все каких-то десять минут, и я ворвалась в кабинет декана, без стука и сопутствующих случаю прелюдий.
- Вениамин Эдуардович!!! - закричала я на него.
- Красовская! - мужчина подпрыгнул от неожиданности и обжег меня гневным взглядом. - Почему ты врываешься сюда, будто к себе домой, и орешь на меня? Это рабочее пространство, между прочим.
- Извините, дело очень срочное, - я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, забыв на время о своей влюбленности в него и разногласиях между нами. Просто ощущая сильнейшую потребность выговориться.
- Хорошо, будем считать, что сегодня у меня день открытых дверей, - проворчал он, остывая. - Проходи. Но больше так не делай. Здесь мог быть кто-то из преподавателей или педсовета. Ко мне нередко заходит на чай Игорь Васильевич (ректор — прим. автора). Так что ты хотела?
- Я не могу играть Гермию в предстоящем спектакле!
- Почему? - удивился Верстовский.