В каждой шутке есть доля правды, вот и тут — как бы радостно мне не было оттого, что у нас с Верстовским наметился прогресс, я не могла заглушить рвущуюся изнутри горечь. Ведь мои худшие ожидания оправдались.
Но если вдуматься, Вениамин в моем личном кошмаре был не так уж и виноват. Это я попала не на того Верстовского по телефону, я не смогла устоять перед его натиском и после, когда был реальный шанс покончить с ним раз и навсегда, именно я взбунтовалась и решила все вернуть на круги своя.
Так что нечего на него орать. А вот поговорить — стоит.
Прощаться после занятий мне теперь было не с кем, оправдываться за визит в администраторский корпус тоже не перед кем: к Верстовскому-старшему я отправилась с чистой совестью и тяжелым сердцем. А чтобы не нарваться на новые неприятности, сначала набрала его номер и убедилась, что «путь свободен».
Вениамин расхаживал по коридору, ожидая меня не в кабинете, а в коридоре рядом с ним. По его беспокойному взгляду я поняла: мне не надо ничего объяснять, он и так уже все понял.
- Рита!.. - с чувством сказал он и, приобняв меня за плечи, отвел к себе.
Я старалась не смотреть на него лишний раз и «держать лицо». Подошла к книжному шкафу с десятками интереснейших книг и необычных сувениров, которые он, наверное, привозил из далеких заморских стран на протяжении десятка лет — столько, сколько работает в литературном... Отвернулась от мужчины и занялась внимательным созерцанием содержимого, кусая губы.
- Как это произошло? - он встал рядом и положил руки мне на плечи.
- Юля видела нас обнимающихся. Когда мы в прошлый раз выходили из вашего кабинета...
- «Твоего» кабинета, Марго. Я же просил, - мягко укорил он и развернул меня лицом к себе. Приподнял подбородок вверх, заставив посмотреть в глаза. - То есть, Гарденина?..
Верстовский не договорил. Наверное, не хотел произносить свою ужасную догадку.
- Разболтала всем. Скорее всего, это была она, - выдержка стремительно покидала меня. Голос задрожал, а на глаза навернулись слезы. - Студенты восприняли новость не очень...
- Мне так жаль, - декан глубоко-глубоко вздохнул и обнял меня, крепко прижав к себе.
И, прислоненная к его груди, такой широкой, крепкой, спокойной, я разрыдалась. Прикосновение сильных мужских рук, дарящих чувство безопасности, поддержки и сочувствия, способных закрыть от любых невзгод, было таким нежным и в то же время непоколебимым, что меня растопило от горя, нежности и благодарности.
Слезы лились сплошным потоком, оставляя на его рубашке мокрые следы, я содрогалась, плакала и икала. Ноги начали подгибаться, и в какой-то момент он сел на стул и усадил меня к себе на колени, гладя по голове, целуя мои волосы и щеки, тихо говоря что-то успокаивающее. О том, что покарает всех моих обидчиков, отправив их на пересдачу в летнюю сессию, что любит меня и потому мы обязательно со всем справимся...
Вот тут мои слезы прекратились, а уши будто встали торчком. Мне захотелось отмотать время назад и вместе рыданий заняться более важным делом — прислушаться к тому, что же говорил Верстовский.
Или это была галлюцинация, или он секунду назад обмолвился о том, что... ЛЮБИТ МЕНЯ?!
40. В опере
- Что-что вы сказали минуту назад? - я вытерла слезы и подняла на декана заплаканные глаза.
Верстовский понял, что попался. Он спустил меня на пол и отошел в сторону, рассматривая большое влажное пятно с подтеками туши на рубашке.
- О чем ты? «Мы» тебе ничего не говорили, Красовская, - прохладно заявил он.
- Нет, говорили... То есть, говорил, - я подошла к нему и робко взяла за руку. - Ты сказал про любовь вроде?
- Возможно.
- Но это же бред! - случайно вырвалось у меня. Я даже закрыла рот рукой, желая вернуть сказанное назад. Не очень хорошая реакция на признание в чувствах...
- Бред, - согласился отец Ромки и, взяв за вторую руку, развернул к себе. - Поэтому не жду, что ты скажешь тоже самое.
Мы помолчали, глядя друг другу в глаза. Наверно, мы еще никогда не смотрели ТАК: со спокойным, радостным, немного смущенным узнаванием, угадыванием в душе у партнера своих тайных надежд. На это просто не было времени, удачного случая. По сути, ничего не изменилось — меня по-прежнему ненавидела почти вся группа, а будущее в любимом университете подвергалось угрозе, но плакать, страдать и жалеть себя я больше не собиралась. И в сгустившихся надо мной тучах появился просвет — лучик солнца, прогоняющий тьму и тяжелые мысли.
- Но это правда? - мне нужна была полная ясность. - Ты и правда любишь меня... Вениамин?