Друд, или Человек в черном

Внезапно ко мне возвращается способность движения. Я не могу приподнять плечи, но свободно поворачиваю голову вправо-влево. Очков на мне нет. Все, что находится дальше десятка футов, словно подернуто туманной дымкой: мрамор, уходящие в темноту колонны, шипящие жаровни, десятки фигур в балахонах с капюшонами.

Мне не нравится этот опиумный сон.

Хотя вслух я этого не говорю, Друд запрокидывает голову и хохочет. Золотое ожерелье на тощей шее блестит в свете свечей.

Я отчаянно пытаюсь пошевелить конечностями, но все без толку: одна лишь голова слушается меня. Я плачу от сознания собственного бессилия, перекатывая голову из стороны в сторону, и слезы льются на белый алтарь.

– Мис-с-стер Уилки Коллинз-з, – вкрадчиво мурлычет Друд. – Хвала владыке ис-с-стины, чей храм сокрыт от взоров, из чьих очей вышло человечес-ство, из чьих ус-ст на свет появились боги. Кто выс-с-сок, как небо, необъятен, как земля, глубок, как море.

Я пытаюсь закричать, но челюсти, губы и язык по-прежнему не повинуются мне.

– Теперь можете заговорить, мис-с-стер Уилки Коллинз, – произносит Друд.

Он обошел алтарь и сейчас стоит справа от меня, обеими руками держа кинжал с кроваво-красным острием на уровне груди. Фигуры в балахонах с капюшонами подступают ближе и выстраиваются полукругом за ним.

– Ах ты, сволочь! – ору я. – Чужеземный выродок! Вонючий кусок египетского дерьма! Это мой опиумный сон, черт тебя побери! Я тебя не звал!

Друд снова улыбается. Сизый дым от жаровен и курильниц клубится вокруг мертвенно-бледного лица.

– Мис-с-стер Уилки Коллинз, – шепчет он, – надо мной прос-с-стирается Нуит, богиня Неба. Подо мной прос-с-стирается Геб, бог Земли. По правую мою руку находится Ас-ст, богиня Жизни. А по левую руку – Ас-сар, бог Вечности. Передо мной – перед вами – возвышается Херу, возлюбленный С-сын и С-скрытый С-свет. За мной и над всеми нами с-сияет Ра, чьих имен не знают даже боги. А теперь умолкните.

Я пытаюсь закричать, но опять не могу издать ни звука.

– Отныне и впредь вы будете нашим пис-сцом, – говорит Друд. – До с-скончания с-своей бренной жизни вы будете приходить к нам, дабы пос-стигать нашу древнюю религию, древние обычаи и вечные ис-стины. Вы напишете о них на вашем родном языке, чтобы грядущие поколения узнали о нас-с-с.

Я яростно мотаю головой, но не в силах пошевелить языком.

– Говорите, коли хотите, – мягко молвит Друд.

– Твой писец – Диккенс! – визжу я. – Не я! Твой писец – Диккенс!

– Он один из многих, – отвечает Друд. – Но он… с-сопротивляется. Мис-с-стер Чарльз Диккенс-с-с полагает себя ровней жрецу или жрице храма С-сна. Он полагает, что не ус-с-ступает нам с-силой воли. Он решил пройти через древнее ис-с-спытание, чтобы ос-свободиться от обязанностей нашего постоянного пис-сца.

– Какое еще испытание? – выкрикиваю я.

– Надо убить невинного человека на виду у вс-с-сех, – шепчет Друд, снова обнажая в улыбке мелкие острые зубы. – Мис-с-стер Диккенс-с надеется, что пис-сательское воображение сослужит ему добрую службу в этом деле и он сумеет одурачить богов, но пока что он… со с-своим хваленым воображением… потерпел неудачу.

– Нет! – ору я. – Диккенс убил молодого Диккенсона! Молодого Эдмонда Диккенсона. Я уверен!

Теперь мне ясен мотив убийства. Речь идет о предписанном древним языческим культом условии, выполнение которого освобождает Диккенса от беспрекословного подчинения этому гнусному колдуну. Он обменял жизнь молодого сироты на свою свободу от абсолютной власти Друда.

Друд качает головой и знаком подзывает одного из своих последователей. Человек выступает из толпы расплывчатых фигур и откидывает назад темный капюшон. Это молодой Диккенсон. Он обрился наголо, и глаза у него тоже обведены синей краской на языческий манер, но это молодой Диккенсон.

– Мис-с-тер Диккенс-с любезно предложил нашей маленькой общине этого человека, а этому человеку – нашу маленькую общину, – говорит Друд. – Здес-сь рады и деньгам, и религиозным убеждениям брата Диккенс-сона. Приведя новообращенного в наше Братство, мис-с-стер Чарльз Диккенс-с-с заслужил… известную поблажку.

– Проснись! – кричу я себе. – Бога ради, проснись, Уилки! Хорошенького понемножку! Уилки, проснись же!

Диккенсон и толпа фигур в балахонах отступают на несколько шагов назад, в полумрак.

– Теперь можете снова умолкнуть, мис-с-стер Уилки Коллинз, – произносит Друд.

Он наклоняется, тянется за чем-то, что находится на полу у самого алтаря, вне поля моего зрения, а когда выпрямляется, я вижу у него в правой руке непонятный черный предмет. Овальный, довольно крупный, размером с бледную ладонь Друда; на одном конце у него два изогнутых рога чуть покороче несуразно длинных белых пальцев египтянина.

Я напрягаю зрение, предмет начинает шевелиться.

– Да, – говорит Друд. – Это жук. У меня на родине такой жук называется с-скарабей и считается с-священным в нашей религии…

Огромный черный жук часто перебирает шестью своими длинными лапками, пытаясь уползти прочь. Друд сгибает пальцы, и жук соскальзывает обратно в сложенную чашечкой ладонь.