Друд, или Человек в черном

Я отложил газету и встал со стула. Маленькая Агнес подскочила на добрых полфута.

— Я отлучусь из дома на несколько минут, — бодро промолвил я. Больше я ни словом не упомяну о прошлом вечере. Ни разу. — И скоро вернусь. Будь добра, погладь восемь лучших моих парадных сорочек.

— Мама погладила их перед самым отъездом, — сдавленным голосом проговорила Агнес. При словах «мама» и «отъезд» глаза у нее наполнились слезами и руки задрожали пуще прежнего.

— Да, — почти грубо сказал я, — но недостаточно тщательно. На следующей неделе я несколько раз иду в театр, и мне потребуются безупречно отутюженные сорочки. Не могла бы ты заняться ими сейчас же?

— Да, мистер Уилки. — Девочка низко опустила голову и, взяв кофейник, торопливо вышла прочь.

Доставая пальто из стенного шкафа в вестибюле, я услышал, как она ставит утюг на плиту.

Мне необходимо занять Агнес каким-нибудь делом на час. Я должен быть уверен, что у нее не будет времени написать и отправить письмо, не будет времени обдумать ситуацию и сбежать.

Если я сумею удержать девочку здесь в течение ближайшего часа, потом мне уже ничего не будет угрожать.

Ничо.

Марта Р*** страшно обрадовалась, увидев меня на пороге. Она всегда радовалась при виде меня. Жила она неподалеку от Глостер-плейс, и мне повезло сразу остановить свободный кеб, выезжавший с Портсмен-Сквер рядом с моим домом. Еще немного такого везения — и я вернусь прежде, чем Агнес отутюжит первую сорочку, и, уж конечно, прежде, чем она успеет написать письмо.

На первый взгляд Марта (известная своей домохозяйке и соседям под именем «миссис Доусон») казалась недостаточно состоятельной особой, чтобы обращаться к ней за тремястами фунтами, хотя она и получала от меня весьма щедрое содержание в двадцать фунтов ежемесячно. Но я знал ее образ жизни. Она почти ничего для себя не покупала, питалась скромно, сама шила все свои платья и вообще тратила очень мало. Она всегда откладывала из денег, что я давал каждый месяц, и вдобавок привезла из Портсмута кое-какие сбережения.

Я сообщил, что мне нужно.

— Ну конечно, — сказала Марта, вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с тремястами фунтами в банкнотах и монетах разного достоинства.

Отлично.

Я засунул деньги в карман пальто и взялся за дверную ручку.

— Спасибо, голубушка. Я верну деньги в понедельник утром, когда банки откроются. А возможно, и раньше.

— Уилки?

Я остановился. Она редко называла меня по имени.

— Да, дорогая моя? — Мне пришлось совершить над собой изрядное усилие, чтобы не выдать голосом своего нетерпения.

— Я в тягости.

Я часто поморгал. Меня вдруг обдало жаром, и волоски на загривке встали дыбом.

— Вы меня слышите, Уилки? Я в тягости.

— Да, я слышу.

Я отворил дверь, но задержался на пороге. Марта понятия не имела, сколь драгоценны секунды и минуты, что я тратил на нее.

— Какой срок? — тихо спросил я.

— Думаю, наш ребеночек родится в конце июня или в начале июля.

Значит, она зачала чуть больше двух месяцев назад. Той самой октябрьской ночью — после бракосочетания Кэролайн.

Я улыбнулся. Я понимал, что мне следует сделать три шага вперед и обнять Марту, — я знал: она ждет этого, хотя обычно ничего не ждала и не требовала от меня, — но я слишком спешил. Посему я просто улыбнулся.

— Нам придется повысить твое содержание впоследствии, — сказал я. — Возможно, с двадцати фунтов до двадцати пяти.

Она кивнула и уставилась в вытертый ковер под ногами.

— Я верну эти три сотни при первой же возможности, — пообещал я.

И вышел прочь.

— Зайди в гостиную, дитя мое.

К моменту моего возвращения Агнес утюжила третью сорочку. Кебмену я велел ждать у дома. По дороге с Болсовер-стрит я напряженно обдумывал, где бы нам с девочкой лучше поговорить.

В кухне обстановка слишком обыденная… и пока еще я не хотел соваться туда. В обычных обстоятельствах я велел бы служанке явиться ко мне в кабинет для разговора, но сейчас такой приказ испугал бы Агнес. Оставалась гостиная.

— Присядь, пожалуйста, — сказал я.

Сам я разместился в большом кожаном кресле у камина и теперь указал ей на простой деревянный стул, который заранее придвинул. На сей раз я говорил тоном, не допускающим возражений. Девочка села и опустила взгляд на свои красные руки, сложенные на коленях.

— Агнес, в последнее время я часто думал о твоем будущем…

Она не подняла глаз. Ее била мелкая дрожь.

— Как тебе известно, недавно я устроил Кэрри… мисс Г***… на замечательное место гувернантки в прекрасной семье.

Агнес ничего не сказала.

— Не молчи, пожалуйста. Ты знаешь, что Кэрри служит гувернанткой?

— Да, сэр. — Слова прозвучали так тихо, что их мог бы заглушить даже шорох осыпающейся золы в камине.

— Я решил, что пора и тебе получить такую же возможность.

Наконец-то она посмотрела на меня. Веки у нее были такие же красные, как руки. Она что, плакала в мое отсутствие?

— Пожалуйста, прочитай это. — Я протянул девочке письмо, которое написал накануне вечером на лучшей своей почтовой бумаге.

Желтоватый плотный лист дрожал в ее руках, пока она медленно читала, шевеля губами. Закончив, она попыталась вернуть письмо мне.

— Вы… очень добры… сэр. Очень добры.