Другие цвета

Другой рисунок, по праву приписываемый Беллини, делает невероятно изящный акцент скорее не на взаимовлиянии Востока или Запада, научные или политические причины которого справедливо ищут и анализируют искусствоведы, а на человеческой личности, на внутреннем мире человека. На этой простой и великолепной акварели, величиной с обычную османскую или иранскую миниатюру, изображен сидящий по-турецки молодой художник либо каллиграф с серьгой в ухе. Лист бумаги, которой изящно касается перо юноши, пуст, и поэтому трудно решить, художник это или каллиграф. Но по выражению его лица, по его сосредоточенному взгляду, по тому, как сжат его рот, и даже по тому, как он держит левую руту на пустом листе, словно защищая его от кого-то, как свою собственность, сразу становится понятно, что он всем сердцем любит свое дело. Эта привязанность к чистому листу бумаги, вид художника, олицетворяющий искреннюю самоотдачу, вызывают уважение к молодому живописцу. Чувствуется, что для него превыше всего красота, совершенство его мастерства, рисунка и линии; видно, что это художник, познавший радость полной самоотдачи. В красоте его бледного безбородого лица чувствуется нежность автора картины, изобразившего молодого мастера за работой, и эта нежность трогает зрителя до глубины души. Многие европейские христианские наблюдатели писали, что Фатих ценил красивых, привлекательных юношей, пренебрегал ради них многими сложными политическими вопросами, заказывал художникам их портреты и что красота была основным критерием при выборе дворцовых пажей, что позднее стало традицией османского двора. При взгляде на этот рисунок в нем чувствуется некая загадка, ведь красота юноши как бы объединяется с его самоотдачей красоте будущего рисунка, а с другой стороны, и с простотой и цветом фона — стены позади него. Естественно, эта загадка связана еще и с тем, что лист бумаги, на котором так сосредоточен художник-каллиграф, совершенно пуст.

Судя по тому, что красавец-художник так сосредоточен на том, что он будет сейчас рисовать, образ рисунка он уже сейчас мысленно видит перед глазами. Кроме того, понятно, что художник знает, каким будет будущий рисунок, не только по тому, как кончик его пера коснулся бумаги, но и по тому, как он сидит, и по его взгляду. Так как вокруг нет никаких предметов, надписей, картинки или модели, с которой будет сделан новый рисунок, ничего, что намекало бы на то, что будет нарисовано, рисунок, задуманный художником, остается загадкой для нас. Кажется, что миг, запечатленный пятьсот двадцать пять лет назад как на фотографии, вот-вот закончится; перо в руке молодого художника начнет двигаться, а взгляд его красивых глаз станет еще сосредоточенней, и он счастливо и с восхищением будет смотреть на движения собственной руки как на чужую руку.