Другие цвета

В моем мире Востока эта маленькая картина, приписываемая Беллини, известна даже больше, чем портрет Фатиха. Причина такой популярности заключается в следующем: считается, что на картине изображен султан Джем, подвергшийся гонениям со стороны своего старшего брата, Баязида II. Его печальная участь стала темой многих экзотических историй и мелодраматических романов. В учебниках, по которым я учился в детстве, написанных националистически и в то же время прозападно ориентированными авторами, султан Джем изображался молодым, полным энергии, тяготевшим к европейской культуре и искусству, а его старший брат, занявший престол и отдавший приказ, согласно которому Джем был в конце концов отравлен, — набожным консерватором, не приемлющим западные культурные достижения. Портрет молодого художника, выполненный Беллини, был, по всей вероятности, после смерти Баязида отвезен в качестве дипломатического подарка сначала в Тебриз, во дворец династии Ак-Коюнлу, потом во дворец Сефевидов, располагавшийся на территории современного Ирана. Много времени прошло, прежде чем картина вернулась в Османский дворец в качестве военного трофея или подарка, и за это время иранские художники сделали множество копий этой необычной картины. Одна из них сегодня хранится в Вашингтоне, в галерее Фрир, и ее авторство иногда приписывается великому исламскому миниатюристу, легендарному персидскому мастеру Бехзаду. Однако, скорее всего, подобная гипотеза — не что иное, как беспочвенная фантазия, близкая романтикам, прельстившимся идеей, что над одной картиной либо над одним сюжетом могли бы работать и мастера Востока, и мастера Запада. Если рассмотреть эту копию с близкого расстояния, то можно увидеть, что сефевидский художник изобразил миниатюрный портрет на листе бумаги, остроумно оставленном чистым на картине Беллини. При этом у мусульманских художников были ужасные пробелы в знаниях европейского портретного искусства и техники портрета, с которой они практически не были знакомы, отчего их собственные портреты были крайне несовершенны. Гарвардский профессор Дэвид Роксбург обнаружил, что спустя восемьдесят лет после того, как в Стамбуле была создана миниатюрная картина Беллини, копии ее появились в альбоме из коллекции Сефевидского дворца в Иране, вместе с китайскими миниатюрами. К этому альбому было написано предисловие, и одна фраза из него свидетельствует о том, что даже самые талантливые сефевидские художники с болью сознавали свои пробелы в знаниях портретного искусства: «Искусство изображения лица процветает в землях Китая и во франкских странах…» Однако иранским художникам была также известна и губительная сила портрета. В «Хосрове и Ширин», истории, иллюстрировавшейся чаще всех классических исламских историй, красавица Ширин влюбляется в Хосрова по его портрету. В миниатюрах, украшающих иранские рукописи, картина внутри картины, описанная в этой сцене, скорее не сам портрет, а замысел портета, совсем как картина в картине Беллини или Бехзада.

После эпохи Возрождения Запад начал превосходить Восток, прежде всего, не в военном, а в художественном искусстве. Спустя сто лет Джорджио Васари, описывая картины, созданные Беллини во время путешествия на Восток, и мастерство художника, упоминает, что их чудесное воздействие лишило разума даже османского падишаха, который, казалось бы, должен быть противником живописи из-за запрета в исламе. Филиппо Липпи рассказывает историю о некоем художнике, который попал в плен к пиратам, но новый хозяин отпустил его, так как тот рисовал чудесные портреты, на которых люди были как живые. В наши дни западные искусствоведы уже не говорят о неодолимой силе портрета эпохи Возрождения. Кто знает — быть может, потому, что им неловко от того, что Запад силен и непобедим, а изысканные портреты Беллини напоминают о том, что на Востоке тоже живут люди.

Байазид II, сын Мехмеда Фатиха, занявший престол после смерти отца, не разделял отцовской любви к искусству и распорядился продать портрет Фатиха, созданный Беллини, в Стамбуле на рынке. Помню, как в детстве читал об этом поступке, который был представлен в наших учебниках не только как отказ Турции от художественных достижений эпохи Возрождения, но и как упущенная возможность, с легким намеком на то, что если бы пятьсот лет тому назад турки продолжили развивать живописную традицию, то, может быть, стали бы «другим народом». Может быть! Каждый раз, когда я смотрю на сидящего, поджав ноги, художника с картины Беллини, я думаю о том, что больше всего обрадовались бы сами художники. Потому что, заимствовав живописную традицию, они заимствовали бы и инструменты и, сидя за столом, рисовали бы с большим удобством и избавились от боли в ногах и суставах, на которую все время жалуются герои Беккета.

Глава 70

ЧЕРНОЕ ПЕРО