«Старая квартира пришла в окончательный упадок, и я рад, что Женю удалось переместить в лучшие условия (созданные малопоэтичным ломовым трудом Зинаиды Николаевны, которой же и предстояло из упадка возрождать и старую квартиру. Пастернак рад, что это УДАЛОСЬ, – что Женя не капризничала и не гордилась, а трезво оценила, где лучшие условия, и показала пальцем: „Хочу“. Родители Пастернака, для Жени потрудиться не захотевшие (справедливо), от сына, на расстоянии, требовали безукоризненной озабоченности ее комфортом, и он с удовольствием отчитывается. <> Желанье переехать на Тверской бульвар исходило от нее, и выбора у меня не было, пришлось совершить полный обмен, то есть поставить ее в отношенье питанья в наши (то есть мои с Зиной и ее мальчиками) прежние условья, потому что, если бы я отказался от столовой и от прод. книжки, то есть оставил последнюю у нее, нам не из чего было бы наладить питанье».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 548—549. И они вместе с Зиниными мальчиками умерли бы от голода. Оправдание со скрипом приняли.
«Полученье новой квартиры <> затрудняется тем, что я должен был бы сдать мою часть Волхонской квартиры в обмен на новую. Но это значило бы Женю с Жененком на будущее время ограничить одной комнатой. Мне при всяких условьях было бы непобедимо трудно отнимать у них теперь что бы то ни было свое, однажды бывшее их и общим. <…> Поэтому я прописан у ней, персональный паек, пищевой и вещевой, отдал ей, живу непрописанный, как при нашей системе регистрации немыслимо… <…> И все это в такое время, когда мою деятельность объявили бессознательной вылазкой классового врага… »
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 534.
Материальное обеспечение Жени не было для Пастернака чем-то обозначающим его эксклюзивное отношение к бывшей жене. Такая пожизненная забота – случай довольно редкий хоть в писательской, хоть в какой другой среде. Но он не был выражением специфических чувств Пастернака к Евгении Владимировне, хоть она ценила факт регулярной присылки денег ничуть не меньше, чем сами деньги. Алименты на западный манер – находившейся на иждивении бывшей жене. В Советской России, впрочем, формальный закон тоже вроде был, да только жен, находившихся на доказанном иждивении, мало, да и алименты поди стребуй. У известных людей, у писателя Тарковского вон, дети с голоду пухнут, при самых элегантных по Москве новых женах, а уж с бывшими-то кто будет разбираться…
Кормление Пастернак имел от толмачного дела. Подрядчиком был рьяным, незлобливым, искательным и безотказным.
Вот он пишет деловое письмо ( «Дорогой Саша!») председателю Союза писателей, соседу Александру Фадееву, просит заказа на перевод – напористо требует, апеллируя к заслугам перед Россией, русской литературой, называя имена: «улица Горького и площади Маяковского, <> дурачок (это ерничая) Достоевский. И в какой-то доле, где-то между Блоком и Есениным, и тобою – (Александром Фадеевым, отнюдь не дурачком) и еще кем-нибудь, этому способствовал, как это мне самому ни кажется непредставимым, потрясающим и незаслуженно-невероятным, – и я».
ПАСТЕРНАК БЛ. Полн. собр. соч. Т. 9. Стр. 566.
Согласен или нет Фадеев, чтобы Пастернак втирался в компанию с ним, председателем правления, – но заказы распределяет он. Еще Александр Зиновьев в своих, из научной среды, романах писал, что диссертацию сработать – это самое плевое дело. Но кто тебе даст ее защитить? И Фауста у нас кто хочешь переведет – ты, главное, получи заказ.
Пастернаку нужны деньги.
«Жизнь довольно запутанная. Ты не представляешь себе, в какое количество рук приходится мне раздавать заработок и сколько зарабатывать». Возможно, такой аргумент сильно раздражил Фадеева. Какое ему дело до того, что Пастернак приучил многих тянуть руки? Да, он помогал родным Цветаевой, Нине Табидзе и прочим, обиженным властью, от которой сейчас он просит заработка, обещаясь выслужиться, – логика с большим ущербом. Фадеев для себя выстроил другую цепочку и не собирался чувствовать себя пристыженным пастернаковским сомнительным благородством. Да и в 1949 году вся Москва знала о совсем других руках, которые запутали жизненные обстоятельства Пастернака.
В сорок девятом году вся Москва гудела, обсуждая, с каким смаком села на пастернаковские хлеба голодная и алчная, бесшабашная попрыгунья Ольга Ивинская, – какие тут Ариадны Эфрон!
«Я <> заботу обо всех людях на свете, долг каждого, кто не животное, должен символизировать в лице Жени, Нины и Марины…» – пишет Пастернак.
Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак.
З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 180.
Фадеев за собой таких долгов не знал. От него родила Маргарита Алигер – он и думать забыл про эту дочь. Он не писал Пастернаку писем. Он приходил к нему пьяный на дачу вести разговоры, «оскорблявшие Пастернака своей откровенностью», – можно представить, сколь безудержны и из какой области были эти откровения. Но очевидно, Фадеев считал их равными просьбам Пастернака о деньгах для Ивинской с семьей, гусары ведь не бесплатно, – разве Фадееву не понять!