– Я понял, господин, и благодарю тебя, – я обернулся к Тарху, – Ты слыхал? Предупреди наших и Марка, чтоб без моего сигнала не нервничали…
Этруск молча кивнул и растворился в толпе. Тем временем претор закончил дело тех, кто стоял перед нами, и подошла наконец наша очередь.
– Приветствую тебя, почтеннейший Гай Скрибоний Курион! – обратился к нему мой будущий патрон.
– Привет и тебе, Гней Марций Септим! – ответил тот, – Какое у тебя дело к сенату и народу Рима? – он, конечно, загодя знал, что это за дело, но традиция требовала произнесения всех ритуальных фраз.
– Я намерен отпустить на свободу трёх принадлежащих мне рабов, стоящих сейчас перед тобой. Официально, как положено по законам Республики.
– Твои рабы – твоё право, – произнёс претор положенную формулу.
По его знаку один из двух находящихся при нём ликторов – за пределами священного городского померия их при нём было бы шесть – передал свой фасций напарнику, взял в руку ритуальную трость и встал напротив нас.
– Встань перед ним и преклони колено, – подсказал мне фиктивный хозяин, подталкивая вперёд.
Я исполнил требуемое, а ликтор, возложив свою трость мне на башку, изрёк:
– Этот человек свободен!
– Есть ли у тебя возражения, Гней Марций? – спросил претор.
– Никаких, почтеннейший.
– От имени сената и народа Рима объявляю этого человека свободным! Встань с колен, согражданин!
– И обернись-ка ко мне, – добавил патрон, когда я встал…
Млять! Таких пощёчин я, кажется, не огребал ещё никогда и ни от кого! У меня аж башка вправо дёрнулась, когда он меня по левой щеке приголубил, а этот скот тут же и по правой мне добавил, а затем снова по левой. Спасибо хоть, предупредил заранее, что чего-то будет, а то ведь – вот мля буду – иначе запросто мог бы и на автопилоте в челюсть ему засветить! И чего бы потом после этого делал?
– Ты не слишком увлёкся, Гней Марций? – претор и сам обалдел от такого, – Одной лёгкой пощёчины – даже просто касания – было вполне достаточно!
– Разве? – хмыкнул тот и подмигнул мне – возмущайся, мол, только с умом.
– Так-то ты провожаешь меня на свободу, господин?! – промычал я почтительным, но весьма обиженным тоном, старательно держась при этом за башку.
– Так же не делается, Гней Марций! – увещевал его претор, – Я только что объявил этого человека свободным, а ты обошёлся с ним так, как будто он всё ещё твой раб – оскорбил его действием не только публично но ещё и у меня на глазах! И что ты прикажешь мне теперь делать?
– Делай то, что велит закон.
– У него вон даже кровь из носа выступила – слепой только не заметит. Это – уже явный вред. Ты разве не знаешь, что гласят по этому поводу Двенадцать таблиц?
– Надеюсь, не сбрасывание с Тарпейской скалы?
– Нет, конечно, но… Он ведь теперь после этого волен отказать тебе в твоих правах патрона, и я обязан буду в этом случае признать его правоту…
– Да, тут он в своём праве, – и снова подмигивает мне.
– Ты слыхал, согражданин? – промямлил окончательно выпавший в осадок наделённый империумом магистрат, – Нанесённое тебе оскорбление и причинённый тебе вред неоспоримы, и за них ты вправе разорвать все отношения со своим бывшим господином и не признавать его своим патроном. Ты разрываешь отношения с ним?
– Нет, почтеннейший. Свобода – это самое ценное, что может быть у человека, и мой бывший господин подарил мне её. Справедливо ли будет, если я лишу его почётного права числить и меня среди своих клиентов? Пусть моё имя остаётся в списках его клиентелы, и будет таким, как положено благодарному за свободу вольноотпущеннику, но обязан я ему как клиент буду теперь лишь то, что приму добровольно сам. Справедливо ли будет так?
– Я согласен с этим, – кивнул патрон, не дожидаясь ответа претора, – Мой бывший раб ничего больше мне не должен сверх того, что пожелает воздать мне сам, и я не вправе требовать от него большего. Мне достаточно формального почтения, в котором он мне не отказывает.
Таким образом, претору ничего больше не оставалось, кроме как узаконить достигнутое "только что" соглашение, которое его квестор и внёс в протокол и в текст моей "вольной". Потом тем же примерно манером занялись моей "семьёй". Летиция было испугалась, что и ей собираются "скостить клиентские обязанности" тем же способом, но Гней Марций, усмехнувшись, лишь лёгким касанием двумя пальцами обозначил чисто символическую пощёчину, а ребёнку – и вовсе одним. После чего объявил, что освобождённые женщина и ребёнок являются женой и сыном освобождённого ранее раба Максима, и их имена, как и клиентские обязанности, целиком в воле мужа и отца.
После того, как претор зафиксировал должным образом и этот акт, он поручил своему квестору внести нас в гражданские списки, а сам занялся следующими посетителями.