Дудочка крысолова

Он встал, наклонился к ней, и, прежде чем Алька успела понять, что ее ждет, и испугаться, потрепал ее по щеке. Она дернулась с такой силой, что кушетка под ней пошатнулась.

– Фу! Нельзя! Глупая девочка!

Алька застыла, боясь даже сглотнуть.

– Будешь других ловить, поняла? Будешь со мной бегать, охотиться… Раз схватишь, второй вцепишься, а там уже и полегче пойдет…

Она не понимала, о чем он говорит, но выражение его лица пугало ее больше, чем бессмысленные слова, в которых она чувствовала угрозу. Глаза у него поплыли, на губах появилась полуулыбка, и пальцами он начал делать странные жесты: что-то скручивать, растягивать, теребить. Он снова провел ладонью по ее щеке, и она ощутила влажность его вспотевшей руки. Алька лежала, не шелохнувшись, чувствуя себя как человек, по которому ползет гадюка или другая ядовитая тварь вроде скорпиона.

– А, вот что! – озабоченно сказал парень, когда пальцы его коснулись воротника Алькиной рубашки. – Это лишнее. Не нужно, один вред!

Он встал и быстро вышел из комнаты, не забыв выключить свет.

Как только дверь за ним закрылась, Алька обессиленно закрыла глаза. Детская надежда на то, что все это – только кошмар, и когда она проснется, все закончится, жила в ней недолго – не больше нескольких секунд. Затем нос уловил те же запахи, что она почувствовала после того, как очнулась, и здравый смысл приказал ей прийти в себя.

«Это не сон, не кошмар. Он больной, он убийца! Господи, как страшно он убил Вику…»

При воспоминании о смерти Вики Алька почувствовала, что ее парализует от ужаса, и прикусила губу. Боль привела ее в себя. Сейчас нельзя было позволять себе терять силы и впадать в шок. Она успеет сделать это потом, когда выберется отсюда. Если выберется.

«Он больной, он убийца, но он всего лишь человек, – сказала себе Алька. – Всего лишь человек! Человек!» Она повторила это несколько раз, и полуобморочная слабость отступила. Да, он человек, и она у него в плену. Он хитер, изобретателен, очень жесток, но раз он не убил ее до сих пор, значит, она ему для чего-то нужна.

Заблокировав ту часть воображения, которая рисовала убедительные картины – для чего именно она может быть ему нужна, – Алька вспомнила «Артемиду», из которой она убежала, и заставила себя думать, что выбраться отсюда будет ненамного сложнее. «Там была охрана, здесь он один». Она прекрасно осознавала сомнительность этого утешения, но времени размышлять и предаваться панике у нее оставалось все меньше: этот человек ушел с какой-то целью, и он собирается вернуться. Нужно успеть сделать то, что она хочет, до его прихода.

Алька принялась раскачивать кушетку: влево-вправо, влево-вправо… Ее попытки сильно осложняло то, что кушетка стояла очень близко к стене. Алька постаралась как можно дальше выставить ближний к стенке локоть, хотя кожу на запястьях ожгло от боли, и продолжила раскачиваться, упираясь в стену локтем.

«Свалить! Кушетку! Свалить! Кушетку!» – выдыхала она про себя на каждый толчок.

Однако кушетка стояла прочно, и амплитуда движений Альки была слишком невелика, чтобы у нее что-то получилось. «Но я же почти опрокинула ее! Когда он дотронулся до меня, я почти опрокинула ее!»

Воспоминание о его прикосновении придало ей сил, и, застонав, она дернулась так, что кушетка и впрямь накренилась, а затем рухнула. Альку больно ударило о пол, но толстый ковер смягчил удар, и она застыла в нелепейшей позе: привязанная к кушетке, стоящей на боку. Веревка впилась в тело, и Алька сжала зубы, чтобы не закричать.

Но то, чего она хотела добиться, у нее получилось: узлы ослабли. Извиваясь, как гусеница, она принялась выкручиваться, выдираться из рубашки с таким ощущением, будто вылезает из собственной кожи. Тело, которым она всегда гордилась – легкое, гибкое тело со всеми положенными женскими изгибами, с тонкой талией и красивыми, плавными бедрами, – вдруг стало ее врагом: оно не хотело освобождаться, оно мешало ей.

– Чтоб… ты… сдох… – сквозь зубы шипела Алька.

Капли пота стекали по ее шее, от ковра, в который она уткнулась носом, разило пылью.

– Привязал… меня… к мебели… сволочь!

Внезапно Алька почувствовала, что веревка поддалась, и в ту же секунду ей почудились шаги за дверью. В ужасе от того, что убийца вот-вот войдет и обнаружит ее в этой унизительной позе, она рванулась изо всех сил – и ощутила, что натяжение ее пут ослабло. Сперва ей удалось освободить руки, а затем, перевалившись на спину и изогнувшись так, что хрустнули кости, она стащила веревку, опутывавшую ноги.

«Господи, получилось!»

Но времени лежать и приходить в себя у нее не было. Она поползла по ковру, стремясь отдалиться как можно дальше от кушетки, словно та была хищным зверем и могла броситься на нее, потом поднялась и, шатаясь, остановилась возле стены. Теперь она хорошо видела в темноте. В висках пульсировало, бока ныли так, словно она и в самом деле содрала с них кожу, ноги от слабости подгибались, и Алька съехала вниз, хотя в таком положении чувствовала себя более уязвимой.

«Только бы он не пришел сейчас…»