Дуэт для одиночества

Паша возбужденно ходил из угла в угол. Лизины щеки высохли, а уши покраснели. Она не знала, как правильно ответить. Мальчик был, но не целовались, ей даже попробовать не хотелось. Вообще, когда к ней кто-нибудь слишком близко подходил, она старалась отступить подальше. И мама всегда обижалась, когда Лиза ужом выскальзывала из объятий. Не нравились ей фильмы и книжки про любовь, а больше всего раздражало то, что сама она стала притягивать взгляды мальчиков и мужчин. Их взгляды прилипали, как мухи на липкую ленту. Уже так обсидели, места свободного не осталось. Вот и сегодня учитель ведь тоже не просто так смотрел. Лиза подумала и решила, что врать не будет.

– Мне не нравится целоваться. И когда на меня смотрят, тоже не нравится.

Павел Сергеевич улыбнулся. Напряжение, висевшее в духоте класса, вдруг лопнуло, грохотнув грозовым раскатом. Лиза вздрогнула и подняла испуганные глаза.

«А как же на тебя не смотреть, на красоту такую, – подумал Паша. – Это все равно как на листок, из почки вылупившийся, липкий, нежно-зеленый, еще не расправившийся и до жути нежный, не смотреть. Кто запретит?»

– Знаешь, я понял. Будем учиться чувствовать и любить. Начнем с тебя самой. Задание первое: запиши свое исполнение на кассету, встань перед зеркалом. Слушай и фантазируй. Ты птица, ты кошка, растение, вода. Иди за музыкой, разденься, старайся повторить телом ритм, движение фразы. Ласкай себя, а если в музыке боль, щипай, царапай. Танцуй, прыгай, лежи, отдыхай и люби, люби…

Павел Сергеевич поперхнулся, закашлялся, а потом преувеличенно строго добавил:

– Все поняла? Иди работай. Завтра в три.

Лиза с радостью выскочила из класса и перевела дыхание. Как жаль, что Майя Эдуардовна умерла, не доведя ее до поступления в консерваторию. Теперь вот с этим припадочным мучиться. Все ему не так, все наоборот, а ведь Лиза считалась самой талантливой в классе. Поступила, еще шести не было, а теперь десятилетку оканчивала в неполных шестнадцать, сдав, кстати, все другие, не музыкальные дисциплины, тоже на пятерки. Приемную комиссию фортепианного отделения консерватории возглавлял профессор Анисов – известный пианист и композитор. Павел Хлебников оканчивал у него аспирантуру. Говорили, профессор души не чаял в своем ученике и вообще чуть ли не сыном его называл, а это означало, что абитуриенты от Хлебникова для Анисова вроде как внучата. Лизина мама считала, что они поймали птицу удачи за хвост, когда Хлебников, прослушав Лизу, согласился готовить ее для поступления.

Вот только Лизе так не казалось. Павел был не похож на других учителей. Многим ученикам это нравилось, но только не Лизе. Он часто наигрывал какую-то дикую музыку, мотая головой и топая ногами, как лошадь. Лиза не раз слышала от ребят, что учитель – интересный композитор, поэтому пошла на его концерт. Там ей стало по-настоящему плохо. Голова раскалывалась, в горле стоял ком, мутило, хотелось выскочить из зала, что она в конце концов и сделала. Не могла больше слышать, как страдает рояль. Она расплакалась, когда увидела, что учитель, запустив руку в нутро инструмента, шарит по струнам и дергает их, как больные зубы. Это все называлось современной музыкой.

Потом, на следующий день, за завтраком, мама пыталась выяснить, как прошел концерт. Было начало лета, на столе лежал первый в этом году парниковый огурец. Он был нарезан тонкими ломтиками. Лиза положила кусочек в рот и медленно жевала, собирая слюну и втягивая воздух, чтобы почувствовать его свежий огуречный дух. Она закрыла глаза. Говорить не хотелось, но она знала, что мама не отстанет. Вдруг радиоточка зашелестела скрипочками моцартовской «Маленькой ночной серенады», и это было так хорошо! Первый летний огурец и Моцарт! Она опять заплакала, теперь уже от счастья. Мама всполошилась. Что происходит? По любому поводу слезы, но сама и ответила – переходный возраст, что поделаешь.

Но переходный возраст не затронул Лизину душу. Там еще царило детство классики. Это потом она заскучает от размеренности и предсказуемости гармонии, погружаясь в атональные безумства модерниcтов. Но пока, дожевав огурец, она рассказала, как измучилась, не только слушая, но и занимаясь с новым учителем. Она жаловалась, что не понимает его, что все время находится в напряжении и страхе. Он всегда вроде шутит, но как-то странно. Говорит, что Лиза сухарь и ничего не чувствует, а вот Майя Эдуардовна считала ее очень эмоциональной. Мама пропустила мимо ушей жалобы и еще раз напомнила, чей ученик Хлебников.

– Ты должна в рот ему заглядывать, делать все, что скажет, если хочешь поступить. А вдруг он заметил, что ты из зала вышла? Ну неужели досидеть не могла! Все же ученики досидели. Подумаешь, струны драл. Ты, Лиза, поосторожней, а то плакала твоя консерватория. Вот на конкурс он тебя не послал, помнишь? Значит, в тебе дело. Вместо того чтобы с книжками на диване валяться, можно еще поиграть.

Лизины глаза опять наполнились слезами.