Дух неправды

При его непосредственном участии пало правительство Индиры Ганди, но через три года она вновь стала премьер-министром. Руками охранников-сикхов её удалось навсегда устранить с политической сцены, после чего Индию захлестнуло цунами насилия, пролились моря крови и слёз. Но ни один штат в итоге не откололся от страны. Индия устояла, не рассыпалась, как карточный домик. Многие, коллеги Честера ещё на что-то надеялись, а он давно понял, что проиграл.

Ещё во время первой командировки Карл познакомился с женщиной, которая сумела объяснить ему многое, ничего, в сущности, не объясняя. Её образ вставал перед ним в шуме муссонных дождей и пьянящем аромате бокула.[63]

Она носила перстень и серьги с кашмирскими сапфирами огранки «кабошон», когда надевала сари синих оттенков, и уральские изумруды, если выбирала ткани зелёных тонов. А ещё надевала бирюзу и жемчуга, взятые из восточных сокровищниц. Дочь раджи любила роскошь и ничуть не стеснялась этого.

Она могла, улыбаясь, говорить о собственной смерти и с негодованием отвергать идею сделки с совестью. Равнодушно выслушивала угрозы и мольбы, не показывая окружающим ни страха, ни гнева. Это была фанатичка, которую не тронула гибель шестерых сыновей. А несколько лет спустя она сама бестрепетно рассталась с жизнью, несмотря на дарованный судьбой шанс спастись. И гораздо раньше, когда её, будто позабыв, неделю не кормили и не поили в тюрьме, она так и не постучала в дверь, не потребовала прекратить издевательства. А после ни разу об этом никому не напомнила. Она стала для Карла Честера символом израненной, но не покорённой Индии. Ему осталось только убить эту женщину, чтобы не опозориться окончательно…

Недавно Карл спросил у Михаила Печерского про кашмирское кольцо. Шансонье ответил, что его сейчас носит Амрита, мать Санкара.

Он возвращался из Индии в Штаты очень долго. В Турции парился в банях, посещал базары, часами бродил по лесным тропам Понтийских гор. В Париже смаковал сложнейшие салаты для гурманов и пил дорогое шампанское – «Дом Моэт», «Болланже», «Поль Роже» и другие. Гулял по улицам, набережным и площадям. Во многих фешенебельных отелях мира он числился особо важной персоной первой категории. Ему предоставляли лучшие номера, делали скидки, встречали букетами цветов и подарками. По утрам ему подавали в постель английский или континентальный завтрак и вообще всячески старались угодить.

Но он избегал ночевать в мягкой широкой постели; брал напрокат автомобили и уезжал кататься. В Италии он ел карпаччо[64]

и каннелони,[65] запивая кушанья сухими сицилийскими винами. В Лиссабоне пил пиво с виноградными улитками, наблюдая, как солнце тонет в Атлантическом океане. Он чувствовал себя полководцем, выигравшим сражение, но проигравшим войну. Карл Честер молился в Ватикане, смотрел на античные развалины Рима и скользил по венецианским каналам на гондолах. Будучи в Португалии, он нанимал катер и носился, едва не взлетая над волнами, вычерчивая зигзаги на пенных гребнях, пытаясь очиститься под порывами ветра, под солёными брызгами и светом луны. Он бесконечно пил кофе, читал и писал, водил к себе в номера красивых женщин, но забыться так и не смог.

Расставшись с последней, очень похожей на молодую Лайзу Миннелли, которая работала горничной на его этаже, Честер вылетел в Вашингтон. Он дремал в самолётном кресле и видел Флориду шестьдесят первого года, море, пальмы и Барбару в шляпе-сомбреро, с крошечным Мартином на руках. Она ждала мужа, который должен был вот-вот вернуться из Конго, до боли в глазах смотрела на сверкающее под яростным солнцем Саргассово море. А Карл, улыбаясь, подкрался к Барбаре сзади и совсем по-детски закрыл её глаза ладонями. Тогда он успешно выполнил первое своё «особое поручение». Спустя двадцать три года он выполнил последнее. Крови Раджива Ганди на его руках уже не было.

Тогда, в девяносто первом, он уже предвидел развязку. Коммунистический монстр доживал последние месяцы. И потому сфера его влияния, из которой столько лет безуспешно пытались вырвать Индию, должна была исчезнуть сама собой. Взрыв, совершённый смертницей-тамилкой в Шри-Перумбудуре, ровным счётом ничего не изменил на карте мира. Прошло семь месяцев, и русские сами спустили алый стяг над Кремлём, низложили советского президента и доложили об этом американскому. Такого, признаться, не предвидел даже Честер. Тогда он думал о сопротивлении, даже о подполье, с которым придётся всерьёз бороться. А спустя семнадцать лет от души смеялся над собой, прежним. Лайнер шёл на посадку, и Честер думал о новом своём назначении – в Западный Берлин. Об Индии он запретил себе вспоминать. То, что было, прошло, и никогда не вернётся. Но оно вернулось вместе с Санкаром Никкамом.

«Крайслер» несся по Кутузовскому проспекту мимо громадных «сталинских» домов, и Карл-Эрик Честер, которого сейчас называли Райдером Мирреном, улыбался. Огни праздничной иллюминации вспыхивали в его азартно прищуренных глазах и делали человека похожим на хищного зверя.