Что и говорить, денек выдался на редкость приятным. На этот раз Фингри кивнула в знак согласия и продолжила сбор ягод. Нарьяна вернулась к своим думам. Мысли о чудищах и впрямь не пугали женщину. Все-таки о безопасности этих мест позаботились шаманы из дружины Грайдис. А вот слухи о нападениях, которым подверглись деревни и даже крупные поселения в других свальдах, – очень даже. Рассказы выживших разнились. Кто-то рассказывал о сотнях прекрасно обученных воинов, кто-то – о горстке дикарей с разукрашенными лицами и ржавыми топорами. Кто-то вообще твердил о том, что бойню устроили обретшие плоть духи, разодетые в шкуры животных.
Поначалу она не верила молве. Столько лет прожив на Севере, изучив местные обычаи и достаточно слышав о непростой цене мира, Нарьяна не могла представить человека, который осмелился бы пойти на такие преступления. Это пугало больше всего. Это – и невозможность выйти на след убийц.
Для обычных разбойников, решивших поживиться чужим добром, пока почти все мужчины Эргунсвальда бились за Стылым морем, размах атак был слишком велик.
В существование других племен, годами скрывавшихся на просторах Севера, тоже верилось с трудом. Фэрлы ведь не просто так правили своими землями.
Захватчики с других континентов? Скорее, это будет армия, целиком состоящая из одержимых. Ни один правитель мира не хотел бы навлечь на себя гнев Благословленного Предками.
Как бы то ни было, Нарьяна не сомневалась: виновных скоро найдут и накажут, а когда война закончится – об угрозе вообще забудут. По-другому и быть не могло. Кроме того, она понимала, что дерзкие налетчики вряд ли сунутся в земли вождя, тем более в окрестности Скаймонда.
Вспомнив об этих доводах, Нарьяна приободрилась.
Когда приблизился полдень, мать и дочь остановились на привал. Выбрали светлую полянку, которую, обнаружив маленькие круглые следы лап и характерный помет, тут же прозвали «заячьей».
Пряный морковный пирог и хлебные лепешки быстро заглушили урчание животов. Наевшись вдоволь, Фингри легла, положив голову на колени Нарьяны. Закрыв глаза, подставила лицо с крапинками веснушек на щеках солнцу. Довольно прищурилась, греясь.
Мать достала костяной гребень и принялась аккуратно расчесывать медно-рыжие локоны дочери. Нарьяна не торопилась. Занятие нравилось, но в то же время навевало грусть. Она бы и сама сейчас хотела, чтобы ее волосы ласкала кое-чья рука, сильная и одновременно нежная, как лепесток ромашки.
Думала, как было бы прекрасно, если бы могла опереться на крепкое, надежнее любой стены, плечо. Как расцвела бы, ощутив то самое дыхание. Глубокое и быстрое. Холодное, как айсберг, обжигающее, как лава. Вокруг ее шеи. Груди. Живота…
Но ей оставалось лишь мечтать и вспоминать, каждый день видя в отражении глаз дочери лицо Брудвара. Пора бы смириться, ведь они еще долго не смогут встретиться. Вести об окончании войны все не приходили. И не было никакой надежды на ее скорое завершение.
Это ранило и пугало. Взросление Фингри давало обильную пищу страху. И чем старше становился ребенок, тем тревожнее было на душе.
Нарьяна хорошо знала мужчин. Особенно ту их часть, которая жаждала подчинить мир. А любая женщина, при определенной сноровке, может стать для мужчины неизведанной и манящей. Секрет был в том, чтобы поддерживать ореол тайны вокруг себя как можно дольше.
И пусть она всю жизнь была немой рабыней, но она умела пленить хозяина. Прикосновениями. Жестами. Взглядом.
Конечно, не всегда все шло, как ей хотелось. До знакомства с Айтулом ее часто брали силой, да и сам фэрл аркалов, несмотря на кажущуюся доброту, не отличался долгим терпением. В последние годы уж точно.
Еще она знала, что, познав женщину, рано или поздно мужчины теряют интерес к ней. Долгая разлука с Брудваром заставляла думать об этом каждый день. Она не сможет удержать вождя, если огонь его страсти погаснет. К тому же в голове любимого давно бурлили мысли о великой победе и славе. Нарьяна видела: Брудвар жил этим, хоть и говорил обратное. Лгал, не догадываясь.
Испытывала ли она обиду? Скорее, да. Чувство было сложно держать в узде, оно лилось от сердца. Злилась ли Нарьяна? Нисколько. Вождь и так дал слишком многое.
Годы назад она ушла за Брудваром в холодную неизвестность. Ей было нечего терять, у аркалов ее ждала роль прислуги. Быть может, пришлось бы ублажать кого-то из родственников фэрла. На нее успели положить глаз многие. Стать наложницей правителя Севера виделось ей лучшей судьбой. Конечно, тогда она не верила его заманчивым обещаниям.
Но Брудвар оказался человеком слова. И тем единственным мужчиной, которого она целовала искренне. Она ценила, что вождь ни разу не заставил ее поступиться своей волей, хотя и мог это сделать. Ей нравилась эта свободная жизнь. Стены города, куда так звал ее Брудвар, напоминали о рабском прошлом. Нарьяна и с закрытыми глазами могла бы описать ту самую площадь, где за нее, еще девочку, чуть ли не дерясь, галдя, визжа, как стадо свиней перед корытом, торговались, словно она была дорогой вещицей.