Духовенство в Древней Вселенской Церкви

Всегда и неизменно выше других патриархов был епископ Римский. Так было с самого начала христианской истории. Равного с ним епископа не было и быть не могло. Посмотрим на положение римского епископа в течении первых трех веков. Уже в апостольское время слава римской церкви превосходила славу всех остальных в отдельности. Апостол Павел писал к римлянам: «ваша вера (ваша!) возвещается во всем мире» (I, 8). Последующие века показали, что в этих словах не заключается никакого преувеличения. Римская церковь быстро выдвинулась из ряда других. В первом же веке появляется знаменитое письмо Климента, епископа Римского, к коринфянам, а это письмо — исторический факт. Оно свидетельствует, что уже в конце I века римская церковь присваивает себе материнские попечения о далеких от нее церквах, и что тогда уже эта церковь умела говорить языком, который также был и языком любви и авторитета. Она присваивает себе такое понимание требований христианства, какого, с ее точки зрения, нет у других. Книга «Пастырь» Ерма (римское произведение II века) показывает, со своей стороны, что даже в кругах римских мирян было сознание, что на римской церкви лежат заботы чуть не о всей христианской церкви.[466] Если так смотрела на себя эта церковь, то можно было бы подумать, что это только самовосхваление с ее стороны. Но такая мысль не может иметь места, как скоро и представители Восточной церкви первых веков отдавали полную дань уважения римской церкви и ставили ее выше других церквей. Первое свидетельство в подобном роде находим у мужа апостольского Игнатия Богоносца; как бы мы не смягчали те высокие похвалы, какие Игнатий приписывает римской церкви, все же остается несомненным, что Игнатий считал римскую церковь первенствующей в ряду всех прочих (см. Послание к римлянам, приветствие). Другой восточный писатель II века Дионисий Коринфский в своем письме к епископу римскому Сотеру не знает даже, как и похвалить римскую церковь; письмо показывает, что деятельность этой церкви, в особенности по части благотворительности была громадна и простиралась на близкие и отдаленные церкви; с другой стороны, оно же свидетельствует о том, каким благоговением и почитанием Римская церковь пользовалась на греческом Востоке. Дионисий Коринфский в своем письме в особенности ударяет на то, что римские христиане суть римляне, т. е. жители всемирной столицы, и что, следовательно, у Рима христианского есть особые права по отношению к прочим церквам.

[467]У известного писателя II века Иринея Лионского, грека по происхождению и языку его сочинений, можно найти немало такого, что указывает, что римская церковь II века пользовалась великой славой; он называет ее «maxima, antiquissima» и «всем известная церковь»; о римской церкви он говорит: «к этой церкви по причине ее преимущественного первенства необходимо обращаться всем церквам».[468] Ириней видел и отмечает тот факт, что в Рим приходили представители многих церквей, чтобы таким образом доказать свое православие или утвердиться в православии. Не мешает остановиться на минуту на известном путешествии Поликарпа, епископа Смирнского, в Рим (II век); это тоже может служить свидетельством, так сказать, без слов. Престарелый знаменитый епископ Востока — Поликарп — не страшится предпринять опасного для его лет путешествия в Рим; и зачем же он едет — лишь затем, чтобы лично утвердить общение с Римом, общение, казавшееся поколебленным. Не может не броситься в глаза очень замечательный факт: не папа Аникита едет к Поликарпу, а этот последний к первому.[469]

 В середине II века, к которой относится путешествие Поликарпа в Рим, для всех христиан открылось то, что нет и не может быть ни одной церкви в империи, которая оставалась бы равнодушна к вопросу: в каких отношениях стоит она к римской церкви, ибо каждая из церквей имела такие или другие связи с римской церковью — в римской церкви поэтому всегда можно было встречать христиан изо всех церквей. Римская церковь еще во II веке так возвысилась, что она одна из всех церквей для засвидетельствования своего значения создала список (каталог) своих епископов, который доказывал непрерывное преемство римских епископов от первоверховных апостолов — Петра и Павла; римская церковь раньше других церквей выработала свой символ веры, который сделался образцом для других церквей. Пользуясь своим положением, именно как церковь столицы, Рим служил к тому, чтобы сплотить все рассеянные церкви к одному целому с признанием приматства римской церкви. Правда, на первых порах приматство Рима не было чем-либо строго определенным, точно сформулированным, то этот факт оставался фактом, не возбуждавшим прекословии.[470] Замечательно, что уже в конце II века приматство Рима начинает быть каким-то правом римского епископа; образуется уже взгляд, что сама власть папы выше власти других епископов: и это происходит как-то само собой. В этом отношении заслуживает полного внимания следующие два факта из конца второго века. Когда возникло монтанистическое движение, то монтанисты, и именно монтанисты малоазийские, отправляются в Рим к папе Элевферию и ищут здесь поддержки для своего учения; сюда же, в Рим, по этому случаю прибыли галльские исповедники и ходатайствуют перед тем же папой о принятии в общение монтанистов.[471] Таким образом, и Малая Азия и Галлия смотрит на Рим, как на такое место, откуда можно ожидать санкции своего дела, а таким делом на этот раз был монтанизм. Разумеется, в данном случае нельзя искать какого-либо указания на то, что появляется в церкви догмат о папской власти, это было бы несправедливо; но остается факт очень важный: монтанистические энтузиасты в Риме и от Рима ждут решающего голоса в интересующем их деле. Еще решительнее доказывает раскрываемую нами мысль поведение следующего за Элевферием папы — Виктора. Разумеем известное участие папы Виктора в споре о праздновании Пасхи. В этом случае Виктор уже требует, чтобы уважение, которое оказывалось церкви Римской, было вместе с тем уважением перед самим папой. В споре о Пасхе Виктор писал по крайней мере три письма на Восток. Первее всего письмом он потребовал от Поликрата, епископа Эфесского, чтобы он собрал собор для рассмотрения спорного вопроса — и Поликрат исполняет это требование папы. А так как в это же время происходило много соборов и в других странах Востока, и так как решения этих соборов были отправлены к папе, то можно думать, что Виктор обращался с окружным посланием к разным церквам Востока, требуя от них высказать свое мнение по спорному вопросу. Какой был тон окружного послания папы к другим церквам, кроме малоазийской, не известно, но несомненно, что его послание к малоазийской церкви, т. е. к главнейшей из них — Эфесской, отличалось суровым и грозным тоном.

[472] В перечисленных фактах все замечательно: епископ Римский окружным письмом обращается ко многим и, может быть, ко всем церквам — он, очевидно, чувствует себя, так сказать, хозяином в церковных делах; он обращается при этом не собственно к церквам, а к епископам, следовательно, сами иерархи (что доселе не было в обычае) как бы привлекаются к ответу перед папой по данному вопросу; очень замечательно и то, что ответы епископов, ответы, которые выработаны ими на соборах, посылаются ни в какое другое место, а в Рим; — Рим, таким образом, является какой-то высшей инстанцией в спорном деле. Но на этом не окончились сношения Виктора со своей церковью. Папа Виктор обнародовал свое решение вопроса о Пасхе, составленное на Римском соборе, обнародовал, очевидно, как норму, которая должна служить руководством для прочих церквей.[473] Затем последовал со стороны римского епископа важный шаг: когда он получил от Поликрата Эфесского соборное определение, в котором малоазийские епископы очень смело утверждали правоту своего празднования Пасхи, отличного от римского, то епископ Римский написал письмо малоазийцам, в котором провозглашалось отлучение малоазийских церквей от союза со всей остальной церковью.[474]

 Нам нет надобности подвергать критике поведение папы в споре о Пасхе (Евсевий, V, 23—25). Важно то, что Виктор уже является в видной роли охранителя «общего единения» церковного: он, епископ Римский, заявляет своей деятельностью, что в вопросах церковной жизни ему принадлежит право определять, чем должно условливаться общее единение церкви.[475]ревность, в лице некоторых епископов, неодобрительно отнеслась к притязательному вмешательству Виктора в дела Восточной церкви (Евсевий, V, 24); и доселе в церковно-исторических курсах не римско-католических писателей рассказанная нами история папы Виктора обыкновенно ставится в вину этому папе; но поступающие таким образом, кажется, не должны упускать из внимания, что папа Виктор ратовал за правду: известно, что римские воззрения касательно празднования Пасхи потом стали общеобязательными для всей церкви. И, значит, папа может быть до известной степени признан не властолюбцем, а поборником церковного благочиния. Таково было положение римских епископов во II веке.[476]