Духовенство в Древней Вселенской Церкви

Обращаемся к III веку. Само по себе понятно, что столь успешно начавшееся возвышение римской кафедры, так сказать, в силу закона инерции, не должно было останавливаться на этом, и действительно оно пошло дальше и дальше. Третий век был благоприятен для римских епископов. Папы этого времени показывают новые примеры своего возрастающего значения. Скажем прежде всего несколько слов о папе Каллисте. Монтанист Тертуллиан забрасывает грязью этого папу, так как папа отнюдь не отвечал монтанистическим иллюзиям Тертуллиана, тем не менее для нас остаются в высшей степени характерными те насмешливые имена, которыми этот писатель обзывает Каллиста. Он называет его иронически: pontifex maximus, episcopus episcoporum, benedictus et apostolicus papa. Всеми этими названиями Тертуллиан хочет выразить мысль, что Кал-лист что-то позволял себе такое, что делало его «епископом епископов» или высшим изо всех епископов. Значит, Тертуллиан видел, чувствовал и понимал, что папа далеко выдвинулся из ряда прочих епископов. Для нас, конечно, очень важно иметь перед собой такое свидетельство. Но что же такое сделал папа Каллист, что так рассердило Тертуллиана и в тоже время отличило папу? Папа, по сообщению Тертуллиана, издал «эдикт», которым широко отворялись двери покаяния для самых тяжких грешников, каковы, например, прелюбодеи.[477]

 Эдикт этот, или проще сказать, распоряжение папы, хотя и раздражил Тертуллиана, но он не был так нелеп, как это кажется монтанисту Тертуллиану. Папа раньше других понял, что христианское общество не может оставаться идеально-прекрасным по своим нравам, как того требовали крайние ригористы. Если бы в самом деле требовать абсолютной святости от членов церкви, то церковь ограничилась бы очень малым количеством людей. Чтобы избежать такой крайности, папа дал позволение посредством покаяния отпускать даже тяжкие грехи, и таким образом достигнуть хоть относительной святости церкви и с тем вместе дать возможность христианскому обществу раздвинуться и разрастись как можно больше и шире. Вот смысл распоряжения папы Каллиста. Пусть Тертуллиан сердился, но папа действовал благоразумно. Папа понимал, что волей-неволей приходится считаться с этим грешным миром и необходимо дать возможность церкви утвердиться среди этого последнего. Но для нас в настоящем случае гораздо важнее всего узнать: почему Тертуллиан за издание рассматриваемого нами папского определения называет Каллиста таким именем, как «епископ епископов»? В ответ на этот вопрос скажем, что на это название Тертуллиану давали право и форма папского «эдикта», и мотивирование эдикта. Форма эдикта показывала, что папа издал его сам, от своего лица без сношения с кем-либо другим из представителей церкви; и тем не менее свое распоряжение папа издавал для всего христианского мира. Такова форма эдикта. Что касается мотивирования эдикта, то здесь встречаемся с новостью, которой доселе еще не знала христианская история: папа, издавая от своего лица эдикт, оправдывает себя ссылкой на изречение Христа в Евангелии от Матфея:

[478]

 «ты — Петр, и на сем камне создам церковь Мою. И дам тебе ключи Царства Небесного, и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах» и т. д. (Матф. 16, 18—19). Т. е. слова эти Каллист относит к себе, как преемнику апостола Петра: это был первый случай в истории подобного понимания вышеприведенного текста. Называл ли при этом Каллист сам себя «епископом епископов», неизвестно, — и весьма сомнительно, чтобы он делал это. Но несомненно то, что Каллист, живший в начале III века, был исполнен мыслью о своем необычайном авторитете, почитая себя прямым и истинным преемником апостола Петра, которому, по Евангелию от Матфея, даны такие многознаменательные обетования.