114. Точно так же и самопожертвование, и кротость в них[48]
совершеннее, поскольку происходит от внутренней и влиянной силы, чем больше растёт и прибывает которая, тем больше продолжается это внутреннее упражнение обнажённой и чистой веры в тишине и покорении; так как и дары Святого Духа в созерцающей душе всегда умножаются ещё больше[49]; и хотя они бывают и во всех тех, кто находится в состоянии благодати, но, словно мертвецы, бессильны и почти бесконечно отличаются от тех даров, которые находятся в созерцающих, в которых дары эти большей ясности, живости и силы.115. Из этого, я надеюсь, ты узнаешь многое и удостоверишься совершенным образом, что душа, ходящая внутренним путём, которая приучила себя ежедневно в известное время с поминутною верой и самопожертвованием творить молитву, непрестанно ходит пред очами Божьими и в Его святом присутствии[50]
, как единодушно учат этому важному и истинному учению все Святые и все искусные в этой тайной премудрости богоучёные, ибо у них у всех один Учитель — Святой Дух.ГЛАВА XVI
116. Есть два разных и друг другу противоположных образа тех, кто пишет и учит о внутреннем пути к Богу. Некоторые считают, что необходимо всегда пребывать в рассматривании тайны страдания Христова; а другие, напротив, полагают, что такое рассматривание тайны жития, страдания и смерти Спасителя не является ни молитвой[51]
, ни поминовением Его, но молитвой следует называть не что иное, как только высокое возвышение души к самому Богу, когда она созерцает Божество в тишине и покое.117. Справедливо считать, что Господь наш Иисус Христос есть предтеча, дверь и путь, жизнь и истина, и что для достижения свободы душа должна поставить себя в присутствие Божества и соединиться с ним, а прежде омыться драгоценной кровью своего Избавителя и украситься драгоценным украшением страдания Его из богатых Его сокровищ.
118. Своим учением и Своим примером Христос есть свет, зеркало и вождь души. Он есть путь и единственная дверь, чрез которую мы можем взойти в блаженное жилище вечной жизни и в неизмерное море Божества. Потому, кто бы ни находился в сколь высоком расположении духа, не надо вовсе выпускать из ума и отбрасывать память ни о страдании и смерти Спасителя мира, ни о Его всесвятейшей человеческой сути. Но из этого никак не следует, что у души, которая приучила себя к внутреннему возвращению и не может более размышлять, всегда есть и необходимость упражняться в рассматривании таких тайн. Это рассматривание и добро и свято, и благоизволил бы Бог! — чтобы все люди мира заботились о нём! Поэтому и душа, которой удобно и легко даётся размышление, ни в коем случае не должна оставлять такого состояния и пытаться перейти к высшему, поскольку пока находит свою пищу и своё духовное стремление в рассматривании.
119. Только Богу, а не духовному наставлению надлежит возвышать душу от рассматривания к созерцанию; и если Господь не призовёт её к этому состоянию молитвы особой благодатью, то духовный вождь не сможет ничем помочь, несмотря на все свои учения и знания.
120. Чтобы у нас была возможность держать чёткую середину между этими двумя частями учения, одна из которых — вовсе выкинуть из ума воспоминания о человеческой сути Христовой, тогда как другая — всегда иметь их перед взором, — необходимо знать, что образ этот двояк, если вспоминать о святой человеческой сути, чтобы пройти божественной дверью, которая есть Христос. Первый — когда кто размышляет о тайнах Спасителя и рассматривает Его дела, житие и смерть. А другой — когда кто вспоминает о Нём посредством одного только ума, обнажённой веры или памяти, без упомянутого размышления.
121. Итак, если душа идёт к совершенству, растёт и преумножается через внутреннее возвращение во внутренней жизни, то случается, что когда рассматривает тайны, в которых уже имела основательные наставления, она получает в себе такую веру и любовь к Слову, облечённому плотью, каковая делает её способной и готовой совершать всё, что Оно [Слово] ей внушает, и повиноваться всем Его заповедям, хотя она Его и не всегда имеет пред взором. Точно так же сын, которому скажут, что он никогда не должен оставлять своего отца, не обязан в связи с этим всегда смотреть на него, не спуская очей, но лишь должен хранить помнить о том, чем ему обязан, и, когда представляется случай, исполнять всё то, что ему положено делать как сыну[52]
.