Думай, что говоришь

Игумен вдруг живо увидел всё множество людей, которые встречались страннику в разное время. Там были люди глумливые, они смеялись и произносили ругательства… Игумен даже не смог помыслить какое-нибудь из этих ругательств — так ему это было отвратительно… А странник всё повторял… Наверное, говорили и богохульства…

— Я ни разу не видел, чтоб ты крестился… Перекрестись.

— Перекрестись.

Игумен повернулся к образам и медленно положил на себя крестное знамение. Потом снова взглянул на странника. Тот стоял неподвижно.

— Мы слишком многое себе воображаем, и мы же многое боимся вообразить…

— Вообразить.

— А вот — без ничего — мы смогли бы любить Бога? Ответь?

— Ответь.

— Я молюсь. И конечно, Тот, Кому я возношу молитвы, — Он есть. Это несомненно. Сама молитва этому свидетельство. Но вот из чего берётся всё остальное? Это Он мне отвечает?

— Отвечает.

— Не знаю. А если это я выдумал? Или другие выдумали?

— Выдумали.

— А если моя молитва тщетна и нет никакого ответа, — что же мне? перестать молиться? — продолжал допытываться игумен.

— Молиться.

— Вот видишь…

— Видишь.

— А силы?

— Силы.

— Силы не безграничны. Любой может отчаяться…

— Отчаяться.

— Отчаиваться нельзя… Вон старец Захар… Грех его обижать, конечно, — он достиг младенчества. Но он молится Богу, а кроме того, верит во множество всяких сущностей: в бесов, в ангелов, в рай, в ад, в мощи и в иконы чудотворные… Он живёт словно в облаке… А развейся вдруг это облако и останься он как бы в наготе, ведь он Бога-то потеряет, вот чего я боюсь…

— Боюсь.

— Боишься? — нахмурился игумен. — А ты не бойся!

— Не бойся.

— Вот то-то. За себя лучше думай.

— Думай.

— А я вот думаю — можешь ты мне ответить? — а как Царство Божье?

— Божье.

— Оно — есть?

— Есть.

— Есть или нет?

— Нет.

— Значит, это всё равно для тебя?

— Для тебя.

Игумен кивнул.

— Значит, и Царства не ради.

— Не ради.

— А — умрём?

— Умрём.

— И если — ничего?

— Ничего.

— И — всё равно?

— Всё равно.

Игумен смолк надолго. Непомерная усталость ощутилась вдруг сразу во всём теле. Он присел на койку. Спустя время начал мысленную молитву, но слова поплыли, запутались, он начал дремать.

Потом он вздрогнул, заслышав движение в келье, и очнулся. Странник стоял перед аналоем и что-то писал в большой книге. У ног его лежал тощий развязанный мешок.

«Это он оттуда достал книгу, — подумал игумен, — он с собой её носит».

Он встал, чтобы подойти к страннику и посмотреть, что тот пишет. Сделал шаг — и понял, что продолжает сидеть на койке. Ужас вскипел в нём, он дёрнулся изо всех сил и на этот раз встал действительно. Приблизился к страннику, заглянул через плечо. Это была толстая кипа листов, прошитая грубой бечёвкой. Перед странником стояла чернильница, тоже, видно, с собой принесённая. Он макал туда перо и криво, громадными буквами, царапая бумагу, писал слова в столбик:

АГРАФЕНА

ИВАН

ПРОХОР

МАРЬЯ

НИКОЛАЙ

ПЁТР

ИВАН

МАВРА

МИРОН

ПЁТР

ВАСИЛИСА

ЛУКЕРЬЯ

ПЕЛАГЕЯ

ПАНТЕЛЕЙ

ИВАН

ЕФИМ

«Помянник? — подумал игумен и догадался: — Это ему подавали милостыню и говорили, кого помянуть, а он теперь записывает… Так и говорили по одному имени, чтобы он повторял…» Но вдруг пошло… — что такое? —

ТОПОР

НОВУЮ

ЕСТЬ

ДАВАЙ

У ТЕБЯ

У МЕНЯ

ШУТИТЬ

В РЫЛО

НА

СМОТРИШЬ

МЕНЯ

НАС

С БОГОМ

ТЕБЯ

В МОНАСТЫРЬ

НА КОЗЛЫ

Тут игумен что-то вспомнил и опять догадался: «Он пишет все слова, которые произнёс!» Игумен со страхом оглядел толщину уже исписанных листов. «Это за все годы молчания? С самого начала?..»

Странник ещё что-то написал и перевернул страницу. Игумен увидел, что это последний лист в книге: дальше шла доска, к которой на гвоздиках была привязана верёвка, скреплявшая листы…Приближаясь к низу, странник писал всё медленней и крупнее:

САДИСЬ

ХРИСТА

НЕТ

ВИДИШЬ

ПЕРЕКРЕСТИСЬ

ВООБРАЗИТЬ

ОТВЕТЬ

ОТВЕЧАЕТ

ВЫДУМАЛИ

МОЛИТЬСЯ

ВИДИШЬ

СИЛЫ

ОТЧАЯТЬСЯ

БОЮСЬ

НЕ БОЙСЯ

ДУМАЙ

БОЖЬЕ

ЕСТЬ

НЕТ

ДЛЯ ТЕБЯ

НЕ РАДИ

УМРЁМ

НИЧЕГО

ВСЁ РАВНО

Игумен как будто подался ещё вперёд, сколько мог, заглядывая… И вдруг одновременно помыслил и попросил:

— Можешь ты мне дать это прочесть? Всё это. С самого начала.

— Нет, — сказал странник, не оборачиваясь, и закрыл книгу.

Голод солнца

— А почему ж тогда он идеальный?

— Потому что он идеально вписывается в окружающие условия: овраги там, реки или пустыни…

— Но условия — конкретные?

— Да, конкретные, но они — любые.

— Значит, это идеальный конформизм? Не согласен! Напротив, я понимаю так, что он должен быть идеально независим от любых условий.

— В чём же ты полагаешь независимость? В том, чтобы это был точный квадрат и стены ориентированы по сторонам света? — Несерьёзно! Это зависимость ещё худшая, потому что ты искусственно выдумываешь условия, которым хочешь его подчинить… Вот расписание.

— Да, это была последняя… Слушай, не может быть. За нами ещё малоярославецкая должна —

— Значит, пройдёт мимо. Не волнуйся, у ревизоров всё чётко отработано.

— Пойдём-ка на ту сторону. Может, успеем вернуться до Апрелевки…

— Вряд ли…

— Так что ж, по-твоему, у него вообще нет стен?

— Вот именно что не вообще. Где-то нет, а где-то есть.

— Как? значит, стена не замкнута? обрывочные куски?