Дунаевский — красный Моцарт

После концерта-встречи всех пригласил к себе председатель. Достал бутылочку водки. Флакс и Спивак расслабились. Допущенные за один стол с главным героем аппаратчицы смотрели на него, как будто он был съедобным. Ожидали его реакцию. Затихали, как только Дунаевский начинал говорить. Удивлялись, что композитор умеет нормально разговаривать, а не поёт всё время песни. Спросить ничего не могли, не знали, с какого боку можно зайти — разве что узнать про положение дел в Англии?

Дунаевскому приходилось всё время помогать им. Хотите узнать, что нового я напишу? Аппаратчики дружно кивали. Люди сидели тесно, голова к голове, и жадно слушали, будто хотели запомнить каждое слово композитора. Дунаевский говорил о своих творческих планах подробно. Специально к выходу майского номера журнала "Народное творчество", по просьбе редакции, написал аналитическую статью "Мои творческие планы". Отдельно остановился на вопросах о помощи хоровому движению и о развитии самодеятельного хорового творчества. Это был социальный заказ партии. Произведения для хора появились в репертуаре Дунаевского только с 1937 года. Тогда происходило нечто похожее на тотальную вокализацию народа. Партия приняла резолюцию поставить под учёт хоровое пение.

Обратно ехали весёлые и сытые. Вспоминали, что самым забавным и непосредственным во всём концерте оказался привет от Гриши Александрова. Представляли, как всё это организовывалось, как "молния" посылалась в совхоз, как напугала, наверное, председателя.

От композитора требовали дать как можно больше песен тому народу, который строит коммунизм при Сталине. Дунаевский с этим соглашался. Это была его работа. Дома Исаак Дунаевский радостно рассказывал, сколько песен знают простые селяне, как они сыплют названиями. Он умолчал только об аппаратчицах, стрелявших глазами по колхозникам. После проведения встречи-концерта его ещё раз вызвали в Смольный. Милиционер, который дежурил у входа, отдал Дунаевскому честь. Гвоздь повернулся шляпкой. Отчёт Дунаевского понравился. Ему сообщили, что сделают всё необходимое, чтобы выборы прошли на высоком идейном уровне. Возможно, тогда Дунаевский ещё до конца не представлял, что это означает.

1938 год оказался годом смертей. Умерли Шаляпин, Станиславский. По поводу Шаляпина вышла отвратительная замётка в "Известиях". Певец Рейзен ругал певца, говорил, что он за границей окончательно выдохся как бас и ничего из себя не представлял. А потом сразу же последовало опровержение: мол, это было враньё журналиста. Журналиста арестовали, а Рейзен всё равно оказался замаран. В Большом театре начали репетировать оперу "Мать" по Горькому. На постановке настоял дирижёр Самосуд. В начале марта начался суд над Бухариным, Рыковым, Ягодой. Вся интеллигенция обсуждала это событие. Поговаривали, что четыре доктора (из них двое известных — Лёвин и Плетнёв) оказались диверсантами из Берлина. Они уморили Горького, в чём им помогал секретарь писателя Крючков. Суд был открытым, и подсудимые на глазах у публики каялись в самых невероятных преступлениях. Почти всех приговорили к расстрелу.

Накануне выборов Дунаевскому ещё не раз пришлось выступать на собраниях избирателей. Суть его выступлений свелась к одному: радостно жить и творить в Советской стране. Его речь была тут же перепечатана в газете "Советское искусство". В газете "Ленинское слово" от 15 июня 1938 года напечатали стихи самодеятельного поэта, рабочего кирпичного завода Михаила Лихачёва:

Все голоса отдадим за певца.

За это поющее сердце народа.

Дунаевский, который продолжал наведываться в совхоз "Бугры", с некоторым смущением замечал, как изменяется посёлок. На стенах домов появились портреты композитора. В сельпо вместе с крупой и мукой продавали его пластинки. В районной газете напечатали тексты его песен. Маленькая газета "Большевистское слово", выходившая во Всеволожском, напечатала статью Дунаевского "Я выполню свой долг". Пионеры оформляли избирательные участки его портретами и плакатами с изображением героев фильмов с песнями Дунаевского. По местному радио передавали его музыку.

Дунаевский и изобретение Попова — особый феномен. Если бы не радио, композитора бы никто не знал. Зрителям было всё равно, кто написал музыку к фильму, главное, чтобы она была хорошая. К актёрам такого равнодушного отношения нет. Там, где царствуют одни звуки, там не за что уцепиться глазу. Главным поневоле остаётся автор музыки. Радио и патефоны — вот два прибежища, где композитор может чувствовать себя в безопасности. На комедии Александрова публика валом валит, а запоминают одну Орлову. Александрову не так обидно — он её муж. Поэтому для композитора главное — радио и патефоны. На радио примерно половина транслируемой лёгкой музыки принадлежит ему, Дунаевскому. Это не может не вызывать чувства законной гордости. В сёлах надо заботиться прежде всего о радио, об электричестве — не забыть сказать об этом в выступлении…