Дунай: река империй

С Воеводиной тем не менее связано одно из самых сильных моих дунайских впечатлений. Как-то ранней осенью в хорошей компании я направлялся из Белграда в Нови-Сад, это путешествие от одного большого города к другому недлинное, не будет и сотни километров. На полпути мы отклонились от шоссе и, попетляв по зеленым лужайкам, грунтовой дорогой выбрались к старому руслу Дуная, заброшенному не только людьми, но и природой и оттого, наверное, смиренному. На берегу стоял беленький домишко с черепичной крышей, из трубы вился дымок, в кирпично-железной пеке (это такая печка) у плетеного забора подрумянивался поросенок, а в большом котле над костром булькал сдобренный пряностями рыбный суп. Заведение – только для своих, поскольку чужому ну как сюда попасть, – называлось “Край света”. Здесь не было ни асфальта, ни глупой музыки, ни электричества, ни ресторанного меню; здесь вообще не обнаруживалось никаких следов неправильной цивилизации; здесь была тишина, которую позволено нарушать только птицам, лягушкам и комарам, были лихорадочный закат да высокая простонародная кухня, обязанная своими достоинствами не новым технологиям, а натуральным продуктам и легким рукам повара. Мы сидели рядком за грубым столом в тени деревьев и хлебали обжигающую чорбу из глиняных мисок. Хлеб ломали руками. Сидели молча, потому что не надо было ничего говорить; случаются такие моменты, когда созерцание важнее беседы.

Русло реки покрывала тонкая ткань водорослей, вода остановилась, потому что ей уже некуда было течь, она добралась до края света. А на другой свет через старый Дунай уходили широкие деревянные мостки, в никуда, в полупрозрачное марево ряски и воздуха, потому что солнце слепило глаза и дальнего берега не было видно. Этот, наш мир заканчивался миской похлебки и чугунным казаном, а тот существовал в ином измерении, нематериальном, рождался из непонятного зеленого свечения.

У Иво Андрича, в творчестве которого идея разделения и объединения народов, как пишут литкритики, является чуть ли не основной, есть духоподъемное эссе “Мосты”, короткое, всего-то на две странички и один абзац. “Они принадлежат всем и каждому, одинаково относятся ко всем, – поет автор осанну мостам, – полезные, воздвигнутые всегда осмысленно, там, где в них возникает наибольшая нужда, они более долговечны, чем прочие сооружения, и не служат ничему тайному и злому”. Текст отлично написан, но каждый его вывод легко обратить в противоположность, потому что искусство свободного обращения со словом позволяет литератору вести мысль читателя едва ли не в любом направлении. В этом своем эссе Андрич выражает веру в благородное человеческое начало, мосты для него – “стремление людей связать, примирить, соединить… дабы избежать раздела и разлуки”. Ой ли?! А что, если это вовсе не так? А если задача в том, чтобы “завоевать, подчинить, поработить”? Ведь именно поэтому император Траян строил мост через Дунай на пути в Дакию, а Людовик VII – на пути к Господнему Гробу. А если мосты недолговечны, если их разрушает советская артиллерия или натовская ракета, пусть даже в целях борьбы с мировым злом?

Дальнее движение представляется романтику Андричу единственной достойной стремления целью, поскольку “наша жизнь – переход, мост, края которого уходят в бесконечность… А вся наша надежда на той стороне”. И вот я глядел на ту сторону реки, но не видел другого берега, мне мешали теплые солнечные лучи. Почему же все-таки наша надежда не на этой стороне, не на этом – ближнем, своем – краю света?

11

Дунай. Русские берега

Гром победы, раздавайся!

Веселися, храбрый Росс!

Звучной славой украшайся.

Магомета ты потрёс!

............................

Воды быстрые Дуная

Уж в руках теперь у нас;

Храбрость Россов почитая,

Тавр под нами и Кавказ.

Гавриил Державин. Гром победы, раздавайся! 1791 год