Dung beetles

— Свободен. — Виктор Петрович махнул рукой в сторону двери. И вдруг добавил, шепотом, женским голосом. — Тише ты!

Артём повернулся и пошел к двери.

— Подвинься, не разбуди! — Услышал он за спиной и белая дверь директорского кабинета вдруг стала мягкой, поплыла, кто-то начал нежно гладить его по голове и зашептал в самое ухо глупое «Чи-чи-чи…». Дверь дрогнула, затвердела и по ней побежали черные строчки —

«Кто слез на хлеб свой не ронял,Кто близ одра, как близ могилы,В ночи, бессонный, не рыдал, —

Тот вас не знает, вышни силы!На жизнь мы брошены от вас!И вы ж, дав знаться нам с виною,Страданью выдаете нас,Вину преследуете мздою».

Артём поднял глаза от томика Жуковского.

— Получается, что? Ерунда получается, вот что получается. — Начал рассуждать он. — Познание возможно лишь через страдание, а Адам и Ева были изгнаны из рая за попытку познания. Их вина — непослушание и, это же, причина их страданий, то есть пути к познанию. Замкнутый круг. А для Бога их страдание лишь мзда, непонятно зачем ему потребовавшаяся, но объясняющая замкнутость причинно следственного круга. — Артём откинулся и начал раскачиваться на стуле, тот протестуя заскрипел. Артём продолжил раскачиваться не обращая внимания на скрип — мешать в пустой библиотеке было некому. — Получается, что Бог, подталкивает к поступку и одновременно его запрещает, наслаждаясь терзаниями выбора подопытного. — Артём прекратил качаться на стуле, сел облокотившись на стол.

— Маньяк какой-то. — Подытожил мальчик. — Бог — маньяк, ерунда какая-то получается. — Артём встал из-за стола, подошел к стеллажу, и поставил книгу на место.

— Пусть светит месяц — ночь темна.Пусть жизнь приносит людям счастье, —В душе моей любви весна,Не сменит бурного ненастья. —

Вслух процитировал он один из стихов Блока.

— Хорошо сказал. — Послышался за спиной голос Виктора Петровича. Артём обернулся. — Толик Семкин из восьмого «Б» твоя работа?

— Моя. — Спокойно признался мальчик.

— Попал ты, парень, в больницу его увезли! — Виктор Петрович вдруг преобразился, став стереотипным директором школы.

— Ничего с ним не случится. — По прежнему спокойно ответил ему Артём.

— Ни хера себе не случится! — Взревел директор угрожающе приближаясь к Артёму. — Ссыт четыре часа подряд и остановится не может! Ты думаешь, в больнице не догадаются анализ сделать? Еще как догадаются! А что они там найдут? Верошперон! Вот что они там найдут!

— Ничего они там не найдут, никакой химии я ему не давал. — Спокойствие Артёма подействовало на Виктора Петровича, как гильотина на горячую голову. Он устало опустился на стул.

— Понимаешь ли, Артёмий, папа Семкина, заместитель Федорина, то есть большая шишка, он так это дело не оставит. — Неожиданно спокойно продолжил Виктор Петрович.

— Я знаю. — Холодно, уверенным голосом, перебил мальчик. — И учел это. Не думаю, что кто-то обратит внимание на маленький синячок в области паха, а если и обратит — не страшно, ребенок, что с него взять, сам где-то наткнулся. Полежит дней пять в больнице, под капельницей, чтоб от обезвоживания не умереть и вернется к занятиям.

— Артём! — Виктор Петрович вскочил. — Ты мне это брось! Не знаешь, с кем играешь!

— А я и не играю, так же не могу назвать играми те тычки и подзатыльники, которыми меня ежедневно награждали пока я не начал защищаться.

— Но твои методы…

— Что, мои методы?! — Перебил старшего Артём. — Что в них такого?! Вы их просто не понимаете, поэтому и боитесь. Драки, издевательства, это вам понятно, не выходит за рамки обыденного, вот вы и не переживаете. А между прочим, мои методы. — Артём голосом сильно выделил «мои», остался недоволен получившейся интонацией, повторил. — Мои методы, как вы их назвали, куда безобидней ежедневных унижений. Наверное вам было бы проще и понятней, если бы я пришел в школу с отцовским ружьем и перестрелял всех?

Виктор Петрович не заметил, как снова оказался сидящим на стуле.

— Артём, пойми правильно, я, как директор школы…

— Вы, как директор школы. — Снова бесцеремонно перебил его Артём. — Должны были давно обратить внимание на бесчеловечное отношение ко мне со стороны других учеников и предпринять меры, тогда, защищая меня, а не сейчас, спасая свою задницу от гнева заместителя Федорина, папы Тольки-зассанца, секретаря парт ячейки Кирякова, отца Лехи-вонючки, и других. — Виктор Петрович ошарашено вскочил, но спросить не успел. — Да, других, которые будут, если меня еще кто-нибудь посмеет хоть пальцем тронуть!