Дуновение из-за кулис. Записки драматурга

Мы, в общем, не испугались, но понимали, что дело серьезное, филонить больше не дадут и, чтобы спасти спектакль, нужно соглашаться на переделки. Самым раздражающим эпизодом был финал. У нас Шабельников, дав пощечину жене, уходил в дом и больше не появлялся. Самоубийство его в точности по ремарке играли домочадцы, по одному медленно пятясь к крыльцу, не отрывая глаз от проема двери. (Прекрасная, кстати сказать, мизансцена была, в балетной пластике. Этот поэтичный прием режиссер использовал и в других местах.) «Вы играете трагедию, – кричал нам Гончаров, – а играть надо нравственную победу!»

Новый вариант финала даровал «эмэнэсу» жизнь, позволяя и дальше прозябать и унижаться. А может быть, бороться за свое достоинство. Изменил я и конец диалога, вызывавший бурную реакцию зала, когда Кинг обещает, что коммерсанты еще себя покажут. Вместо этого он спрашивает у Табунова: «И что? Такой профессии больше не существует?» – «Почему? И этот талант может послужить человеку, – отвечает ему Табунов. – Весь вопрос в том, чем торговать. А что, если на прилавке окажутся честь, совесть, принципы, человеческое достоинство?» (В устах Самойлова это звучало весомо, но, увы, не переставало быть риторикой.) После слов подвыпившего Шабельникова «Давайте согласимся с ними… Вот с этими… Ну их к черту!» ушла фраза: «Все равно они победят». Зато прибавилась сентенция Табунова: «Лавочник, Левушка… понятие широкое». Это называлось у нас «наступательная позиция». Прошлись еще раз и по мелочам. Начались репетиции. Меня ждал семинар, и я уехал в Рузу.