Дурацкие задания

Скорри сидя заострял ножи. Восемь, аккуратно выложенных на бурую траву перед его скрещенными ногами, лезвий — от мелкого шила, не длиньше большого пальца Утробы, до увесистого тесака, величиной с короткий меч. Девятый был у него в руках, оселок обрабатывал сталь — сквик, скрик — задавая ритм мягкому и тонкому пению. Он одарен певчим голосом, этот Скорри Тихокрад. Без сомнений, в более счастливое время быть ему бардом, а теперь большую уверенность в завтрашнем дне дают способности подкрадываться к людям и протыкать их ножом. Печальный факт, считал Утроба, но такое сейчас время.

Брак-и-Дайн сидел подле Скорри и кусал обглоданную кроличью кость, губы вытянуты, как будто овечка щиплет травку. Громадная, очень опасная овечка. Мелкая кость выглядела зубочисткой в глыбе огромного, синего от наколок кулака. Весёлый Йон хмуро кривился на него, как на большую кучу говна, чему Брак мог огорчиться, если б это не было давно известной привычкой Йона — смотреть на всех и вся таким образом. Йон, собственно, выглядел наименее весёлым человеком на всём Севере. Не иначе как поэтому его так и прозвали.

Вирран из Блая стоял на коленях на другой стороне поляны перед своим великим двуручным мечом, специально прислоненным к дереву. Его руки сложились перед подбородком, капюшон на голове низко опущен, оставляя видным лишь острый кончик носа. Утробу всегда малось нервировали люди, молящиеся богам, не говоря уж о мечах. Но, прикинул он, такое сейчас время. Кровавой порой мечи ценятся выше богов. И, несомненно, от них больше пользы. Кроме того, Вирран был родом из далекой долины, путь в которую пролегает на север и запад через горы у Белого моря, где снег выпадает и летом, и которую никто с малейшим проблеском рассудка не выберет для жилья. Кто ж тогда разберет, о чём ему положено думать?

— Говорил же вам, что это самая настоящая ссаная лужа, а не деревня! — Ни Разу наполовину натянул тетиву на лук. У него была склонность так усмехаться, словно он подшутил над каждым из остальных, и ни до кого, кроме него самого не дошло. Вот и сейчас Утробе хотелось бы знать в чем вся соль, чтобы он тоже мог посмеяться — насколько он сам мог видеть, обстоятельства подшутили над всеми ними без исключения.

— Полагаю, ты прав! — сказала Чудесная, величаво ступая на поляну — Ссаная. Лужа.

— Ну, мы ж не селиться сюда пришли, — сказал Утроба. — Мы пришли нечто забрать.

Многие сказали бы, что это нереально, но все же Весёлому Йону удалось помрачнеть ещё больше. Черные глаза стали зловещи, как могила. Толстые пальцы Йона прочёсали толстый клок бороды.

— А типа чего это нечто?

Утроба бросил на Робина ещё один взгляд.

— Хочешь снова порыться в воспоминаниях? — В ответ разъяснитель лишь беспомощно развел руками. — Я слыхал от неё только, что мы его узнаем, когда мы его увидим.

— Узнаем его, когда его увидим? Что это за…

— Поной вон тем деревьям, Йон. Дело есть дело.

— И сейчас мы здесь, не так ли? — добавил Робин.

Утроба процедил сквозь зубы:

— Блестящее, блядь, наблюдение. Как и всё гениальное, эта фраза верна где бы ты её не произнес. Да, мы здесь.

— Мы-ы зде-е-е-сь! — затянул Брак-и-Дайн своим переливчатым выговором горца, высасывая последнюю каплю жира со своей косточки и швыряя её в кусты. — К востоку от Кринны, где не светит луна, чистый сортир от нас в сотне миль, а вокруг пляшут дикие безумные сволочи, считающие хорошей мыслью украшать костями лицо. — В этом было мало забавного, учитывая, что от множества наколок он был скорее синим, чем белым. По мнению Утробы, в оскорблениях дикарём одного вида дикарей вида другого не было никакого смысла.

— Да уж, у них к востоку от Кринны занятный жизненный уклад, — содрогнулся Робин, — Но здесь — то место где это нечто, и здесь же — то место где мы, так почему нам просто не взять, эту блядскую хрень и не вернуться, блядь, домой?

— И чё ж ты, не взял эту блядскую хрень, Робин? — прорычал Весёлый Йон.

— Потому, что моя, блядь, задача в том, чтобы сказать тебе, блядь, чтоб ты, взял эту блядскую хрень, Йон, ёбаный в рот, Кумбер!

Настала долгая, страшная пауза. Страшнее, чем дитя овцы от человека, как говорят у горцев. Затем Йон заговорил тихим голосом, от которого у Утробы по прежнему покалывало руки, даже теперь, после всех этих лет.

— Надеюсь, я ошибся. Клянусь мёртвыми, надеюсь, что я ошибся. Но у меня такое чувство… — Он сдвинулся вперёд и всем вдруг стало видно до ужаса отчётливо, сколько у него при себе топоров, — … как будто меня не уважают!

— Нет, нет, всё не так. Я не в смысле, что…

— Уважение, Робин. Эта херня ничего не стоит, но может избавить человека от нелегкого труда — всю дорогу домой следить, чтобы из дырки в башке не выпали мозги. Я достаточно ясно выражаюсь?