Дурацкий расклад

Эмоции, голожопость и связанное с ней усиление, всё это дало такой эффект, что меня услышало пол микрорайона.

— Если хоть одна сука…, — я заткнулся, вздохнув несколько раз, а затем продолжил спокойнее, — Хоть еще. РАЗ! Поставит. Под. Сомнения. Мои. Решения. В. Ходе. Боевых. Действий. Из-за! Которых! Может! Пострадать! Гражданское, суки вы тупые! Население! …я вам не завидую. Если ты, старая бл*дь, думаешь, что я буду рисковать жизнью, чтобы сохранить здоровье очередному преступнику, который меня чуть не убил, то лучше иди домой и ПЕЙ СВОЙ Е*АНЫЙ ЧАЙ!

Тишина прямо хорошая возникла, полная такая. Я уже не задумывался о той нелепой тупости, которая овладевает людьми, не склонными активно использовать свой мозг. Они как бараны, живут в уверенности, что доктор их обязательно полечит, пожарный обязательно потушит их дом, милиционер обязательно защитит. Да, здесь, в этом Союзе, такая уверенность может иметь хоть какое-то обоснование, но, если ты, дурак, уже шагаешь по городу брать людей за жопу, если у тебя уже приказы, как действовать и в какой очередности, когда у тебя есть серое вещество работает — почему ты им не пользуешься?!

— Да на тебе царапины нет, урод…, — прохрипел остающийся каменным парень, — А ты мне…

— Я вешу более ста тридцати килограммов, кретин! И крепкий! — рыкнул я на него, — Ты бы убил любого человека на месте!

— Всё, хватит всем, — тихо сказал, подходя, участковый, — Сюда едут, я уже вызвал. Витя, успокойся. Я тебя услышал, сейчас донесу до… этих. А то, действительно…

— Вы сейчас все живы…, — выдохнул я, — только потому, что я знаю, как действовать. На тебя, Ваган Варагович, мне не ровно, но ты на службе. Мы оба знаем, что это такое. А вот если бы Цао Сюин убили… на этих-то двух баранов мне вообще насрать, но и из-за них нас бы с тобой сожрали. Просто объясни им доходчиво, что шутки кончились. Те, кто не пошёл докладываться по призыву — будут сопротивляться. И будут убивать. Скоро.

Прямо как в воду глядел.

Простой советский гражданин, даже живущий в Стакомске, даже прошедший обучение и начитавшийся инструкций, он всё равно остается простым. Оставался, пока не запихал в себе зад волшебную палку ради сверхъестественных возможностей. И, конечно же, он в тот момент не думал, что вместе с возможностями придут и ограничения, новый статус, регуляции.

Придёт новая жизнь.

Придём мы.

Ну а «кровавую гэбню», «мусоров» и прочих страшных людей в народе традиционно не любили.

На следующий день мы уже разъезжали, как и все остальные бригады, в автобусе с камерами и четверкой крепких простых хлопцев в армейской форме. К концу дня хлопцы уже были слегка битые, один баюкал ожог на щеке, другому сломали руку, а мы научились надевать КАПНИМ-ы угнетающего типа на все виды сопротивляющихся людей. Еще день — и лейтенант Шахбазян открывает огонь по конечностям, причем, целясь в школьника, разбирающего своей способностью автобус и орущего, что он теперь всем покажет.

Потом ранили Олейко. Тривиально затыкала вилкой в спину истеричная баба, «защищающая» своего двадцатилетнего сыночка, научившегося создавать сложные пространственные иллюзии. Сам он не оказал никакого сопротивления, когда мы вытаскивали мало что соображающее и изголодавшееся тело из комнаты, полной знатных галлюцинаций, а вот мамаше в голову вступило. Шедший последним комендант и огреб, а парня пришлось паковать в шар китаянки, потому что на арестованную мать он среагировал жутким выбросом своих глюков.

Вечером этого дня я пришёл в номер Паши Салиновского, хлопнул его по плечу и сказал, что Родина в опасности. Стакомску нужен настоящий герой.

Стакомску нужен Паша.

И вот тогда всё изменилось. Мы теперь не шли на войну, а шли забирать своё — дурных безответственных неосапиантов. И забирали их с размахом, шиком, блеском, забирали бескровно! Пашины золотые лучи парализовали всех! Простых, мохнатых, газообразных (это он в меня попал), каменеющих, покрывающихся металлом, пытающихся нырнуть в землю, умоляющих, плачущих и зовущих маму.

Мам он тоже парализовал. Нахер! И пап. И бабушек, дедушек, сердобольных соседей и всю прочую охающую толпу, на глазах которой еще ни разу не сгорал с чадом и дымом человек, которому не повезло оказаться на пути плазменного сгустка, выданного тринадцатилетней ссыкушкой.

Это было оправдано, чертовски оправдано, потому что весь советский Стакомск медленно, но верно погружался в хаос. Переполненные больницы, тюрьмы, даже поспешно переоборудованные здания, недостаток персонала, КАПНИМОВ, специалистов, умеющих работать с людьми, все это усугубляло и так плачевную ситуацию в городе. Нет, еще не слышались взрывы, еще не горели здания, но очереди на вокзалах уже были километровыми ежедневно. Мы работали, сцепив зубы и отгоняя от себя мысли о том, что самые сообразительные и опасные из «бунтарей» наверняка первым же делом сменили место жительства.

В город собирались ввести военное положение.