Дурная кровь

Страйк маялся в отсутствие глобальной цели, способной вывести его из меланхолии, скучал по тому ощущению, которое в годы армейской службы всегда поддерживало его на плаву, требуя во имя долга отбросить переживания и боль. Но на кухне у Джоан, среди пестрых кастрюль и старых прихваток, не работала ни одна из проверенных стратегий преодоления себя. Да и добрые соседушки, желавшие видеть его скорбную физиономию, окрестили бы Страйка бесчувственным чурбаном за черный юмор и стоическое самообладание. В условиях, когда напрашивался отвлекающий маневр, он был вынужден вести пустые разговоры с оглядкой на благовоспитанность и внимание к ближним.

Джоан исподволь радовалась: проведенные наедине с племянником часы и дни с лихвой окупали его отсутствие за рождественским столом. Покорившись обстоятельствам, Страйк дал ей желаемое: неторопливые беседы с глазу на глаз. Из-за общего упадка сил курс химиотерапии пришлось прервать; поверх редких истончившихся волос Джоан повязывала косынку, а когда неловко тыкала вилкой в еду на своей тарелке, неминуемо вызывала усиленное беспокойство мужа и племянника, которые находились в постоянной готовности подставить ей плечо, чтобы помочь перейти в другую комнату. Теперь каждый из них без труда мог поднять ее на руки.

А через несколько дней Страйк заметил в своей тетушке и другую перемену, ставшую для него полной неожиданностью. Подобно тому как ее родной городок, истерзанный штормами, обнажил свой истинный облик, так и Джоан стала проявлять себя с иной стороны: вместо того чтобы любым своим вопросом только подтверждать собственное мнение или завуалированно просить об успокоительной лжи, она принялась задавать вопросы в лоб.

– Отчего ты не женишься, Корморан?

В субботний полдень они вдвоем сидели в гостиной: Джоан с комфортом расположилась в самом уютном кресле, а Страйк – на диване.

Плотная дождевая пелена за окном вынудила их зажечь стоявший возле нее торшер, при свете которого ее кожа стала полупрозрачной, как папиросная бумага.

Страйк, поднаторевший в искусстве отделываться стандартными фразами, сейчас совершенно растерялся. Ответ начистоту, подобный тому, который получил от него Дейв Полворт, в данном случае казался немыслимым. Скажи Страйк, что женитьба ему противопоказана, тетушка того и гляди занялась бы самобичеванием: мол, что-то она, видно, упустила, раз не сумела донести до племянника, что залог личного счастья – это любовь.

– Трудно сказать, – ответил он, но на языке уже вертелась очередная заготовка. – Наверное, еще не встретил подходящую женщину.

– Если ты ждешь совершенства, – продолжала обновленная Джоан, – то знай: это иллюзия.

– Уж не печалишься ли ты, что я не женился на Шарлотте? – спросил Страйк, хотя прекрасно знал, что и Джоан, и Люси на дух не переносят Шарлотту, считая ее чуть ли не исчадьем ада.

– Разумеется, нет! – фыркнула Джоан с искрой прежней враждебности, и оба они заулыбались.

В дверь просунулась голова Теда.

– Керенца уже здесь, дорогая, – доложил он. – Только что припарковалась.

С медсестрой из Макмиллановского благотворительного фонда помощи онкобольным Страйк познакомился в день своего приезда, но даже представить себе не мог, какой отдушиной станут ее визиты. Стройная веснушчатая женщина его лет, она не воспринималась как предвестница смерти, а наоборот, одним лишь своим видом убеждала, что течение жизни сохранится – надо только проявлять побольше заботы и поддержки. Продолжительный опыт общения с медиками приучил Страйка к особой разновидности бодряческого, конвейерного оптимизма; однако Керенца не причисляла Теда и Джоан к несмышленым детям, а видела в них совершенно конкретных людей; краем уха детектив уловил состоявшийся на кухне, пока она снимала свой дождевик, разговор с Тедом, бывшим спасателем, о каких-то дуралеях, которые пытались сделать селфи, развернувшись спиной к штормовым волнам.

– Вот и я говорю. О море никакого представления, правда? «Уважай или удирай», как говорил мой отец… Доброе утро, Джоан, – сказала она, входя в комнату. – Привет, Корморан.

– Доброе утро, Керенца. – Страйк поднялся с дивана. – Не буду мешать.

– Радость моя, как мы себя сегодня чувствуем? – обратилась медсестра к Джоан.

– Да неплохо, – ответила Джоан. – Разве что слегка…

Она не стала договаривать, пока племянник не вышел за пределы слышимости. Как только Страйк оставил женщин за закрытыми дверями, с улицы донесся хруст чьих-то шагов по гравийной дорожке. Тед, сидевший с газетой за столом, поднял голову:

– Кого там нелегкая принесла?

Спустя мгновение за стеклянной вставкой задней двери выплыл торс Дейва Полворта, груженного здоровенным рюкзаком. Промокший до нитки, он вошел, скаля зубы:

– Здорово, Диди. – Они со Страйком, как у них повелось в зрелые годы, сперва обменялись рукопожатиями, а потом обнялись. – Доброе утро, Тед.

– С чем пожаловал? – спросил его Тед.

Полворт снял рюкзак и, расстегнув его, выгреб на стол упаковки каких-то заморозок.

– Пенни вам рагу соорудила. А я за хавчиком иду, зашел узнать, может, надо чего.