Дурная кровь

Поскольку дело Жука осложнилось новым фигурантом – блондинкой из Стоук-Ньюингтона, его разработка потребовала участия еще двух-трех человек. Наблюдение приходилось вести и за домом Элинор Дин, и за передвижениями БЖ, да и за самим Жуком, который продолжал заниматься своими делами, получая, по мнению остальных, незаслуженно жирный оклад, но ничем не выдавая, какую именно власть держит над боссом. Тем временем Повторный с завидным упорством финансировал слежку за своей подругой – скорее в отчаянии, нежели в надежде, а Открыточник и вовсе затихарился, что было подозрительно. Единственная подходящая на эту роль кандидатура – женщина в больших круглых очках, сотрудница Национальной портретной галереи, – перестала появляться на рабочем месте.

– Надеюсь, она простудилась, а не покончила с собой, – сказала Робин Барклаю, когда в пятницу днем они пересеклись в офисе.

Поскольку Страйк по-прежнему не мог выбраться из Корнуолла, Робин только что самостоятельно закрыла дело Балеруна и распрощалась с клиентом. Тот неохотно оплатил внушительный итоговый счет: полученные им сведения о безвестном танцовщике из Вест-Энда, предмете страстной любви его сумасбродной дочери, ограничивались тем, что этот вполне добропорядочный молодой человек – однолюб и по всем признакам гетеросексуал. Барклай, который заехал в контору перед ночной вахтой лишь для того, чтобы передать Пат свои платежки за неделю, явно удивился.

– С какого перепугу ей себя убивать?

– Откуда я знаю? – ответила Робин. – В ее последней цидульке сквозит какая-то паника. Вдруг она решила, что я завалюсь к ней на работу и устрою скандал, потрясая ее же открытками?

– Ты сначала отоспись, – посоветовал Барклай.

Робин подошла к чайнику.

– На меня не рассчитывай, – предупредил Барклай, – мне через тридцать минут надо Энди сменить. Снова в Пимлико, пасти подруженцию Повторного, которая и бровью не ведет на всяких упырей.

Пат отсчитывала десятифунтовые купюры Барклаю, к которому относилась терпимо, но без теплоты. Благоволила она, не считая Робин, только к Моррису, которого Робин после Нового года видела всего три раза: дважды, когда они менялись в процессе слежки, плюс один раз в офисе, когда он сдавал свой недельный отчет. При этом Моррис фактически перестал смотреть ей в глаза, а в разговоре касался сугубо рабочих вопросов – всегда бы так, думала Робин.

– Кто там следующий на очереди, Пат? – спросила она, заваривая кофе.

– Силенок у нас не хватит для нового дела, – вмешался Барклай, убирая наличные в карман. – А Страйк-то чего-как?

– Вернется в воскресенье – если поезда опять не отменят, – ответила Робин и поставила перед Пат чашку кофе.

А на понедельник они со Страйком запланировали встречу с Синтией Фиппс во дворце Хэмптон-Корт.

– В конце месяца мне надо будет домой смотаться на выходные, – обратился Барклай к Пат, которая в отсутствие Страйка отвечала за распределение обязанностей. Когда она у себя в компьютере открыла график, Барклай добавил: – Нужно пользоваться, покамест паспорт не требуют.

– В каком смысле?

Плохо соображая от усталости, Робин с чашкой кофе присела на диван. Формально ее дежурство завершилось, но она до того обессилела, что никак не могла заставить себя пойти домой.

– В смысле независимости Шотландии, Робин, – назидательно изрек Барклай, глядя из-под густых бровей. – Вы, англичане, я смотрю, вообще не чешетесь, но союз наш дышит на ладан.

– Ты сейчас пошутил? – спросила Робин.

– На референдуме в сентябре каждая собака проголосует «за». А школьный кореш в последний мой приезд окрестил меня дядей Тэмом[11]. Ну, я ему мозги-то вправил, чтоб неповадно было, – проворчал Барклай.

После его ухода Пат спросила Робин:

– Как самочувствие тетушки?

Речь шла о родственнице Страйка: Робин знала, что Пат избегает без крайней необходимости упоминать имя своего босса.

– Очень слаба, – ответила Робин. – Даже курс химии нельзя продолжить.

Зажав в зубах электронную сигарету, Пат продолжила стучать по клавишам, а затем процедила:

– Рождество у себя на чердаке встречал, в гордом одиночестве.

– Знаю, – вздохнула Робин. – Кстати, он оценил вашу заботу. Вы же ему суп принесли. Он был очень благодарен.

Пат фыркнула. Робин потягивала кофе, надеясь хоть немного зарядиться энергией, чтобы оторвать себя от дивана и дойти до метро. Она снова услышала голос Пат:

– Мне всегда казалось, что кому-кому, а уж ему-то есть куда податься, кроме этого скворечника.

– Он с тяжелым гриппом лежал, – напомнила Робин. – Опасался других заразить.

Она вымыла кружку, надела пальто и, попрощавшись с Пат, пошла вниз по лестнице, но не сразу отметила, что все еще прокручивает в голове этот короткий разговор. Робин уже не раз отмечала необъяснимую, на ее взгляд, враждебность Пат по отношению к Страйку. Если судить по ее тону, Пат воображала, что он застрахован от одиночества и слабостей; Робин никак не могла взять в толк, откуда это пошло, ведь Страйк никогда не делал секрета ни из того, где живет, ни из того, что спит там в одиночку.