Дурная кровь

— Нет, — сказала она. — Это ведь был серийный убийца. Кого я могу подозревать?

— Может быть, есть другие варианты? Ваши связи с арабскими странами?

— Наши контакты были очень мирными.

— В пятницу вы собирались ехать в Саудовскую Аравию. В связи с чем?

Она наконец подняла на него глаза. В них плескалась боль, но на короткое мгновение Сёдерстедт увидел за этой болью другую, более сильную: это было чувство вины, превосходящее то, которое обычно испытывает супруг, переживший своего партнера, вины за то, что навсегда останется несказанным или невыясненным. Здесь было что-то большее. Сёдерстедт не сомневался в этом, но взгляд Юстине, скользнув по нему, снова углубился в себя, прежде чем Сёдерстедт успел что-то сказать.

— Мы должны были обсуждать новые законы, регламентирующие импорт в Саудовскую Аравию, и то, как эти законы скажутся на шведских малых предприятиях. Какое это имеет отношение к нашему разговору?

— Наверное, никакого. Я просто хотел прояснить ситуацию. Теперь вы, видимо, туда не поедете, может ли ваше отсутствие на этих встречах быть кому-то на руку?

Она долго и тяжело качала головой.

Потом снова подняла глаза на Сёдерстедта, и он заметил в них какое-то новое выражение.

— Вы хотите сказать, что это не кентукский убийца или как он там называется?

Она словно выплюнула эти слова.

— Я пытаюсь понять, нет ли другого объяснения, кроме чистой случайности, — мягко ответил Сёдерстедт.

— В мои обязанности входит помощь шведским предприятиям, торгующим в Саудовской Аравии, что, естественно, противоречит интересам национальных и других зарубежных предприятий. В настоящий момент только я полностью владею необходимой информацией, и мое отсутствие может быть выгодно конкурентам из других стран.

— На какие отрасли распространяется действие новых законов?

— Прежде всего, машиностроение. Но изменения не настолько значительны, чтобы привлечь преступников и, уж конечно, не дают оснований для убийства.

Сёдерстедт кивнул и сменил тему.

— Как бы вы описали ваши с Эриком отношения?

— Очень хорошие, — не раздумывая, ответила Юстине. — Очень, очень хорошие. Во всем.

— Не трудно работать вместе с мужем?

— Наоборот. У нас общие интересы. Были общие интересы. Были! — вдруг крикнула она, вскочила и убежала в туалет. Сёдерстедт услышал, как с шумом полилась из кранов вода.

Он поднялся, прошелся по квартире и увидел, что она гораздо больше, чем ему показалось в первый момент. Он шел и шел, а конца все не было, и вдруг он снова попал туда, откуда начинал свой путь. На лестничной клетке было три двери, значит, Линдбергеры занимают целый этаж, который изначально был поделен на три квартиры. Он насчитал не меньше десяти комнат. Три туалета. Две кухни. Зачем две кухни?

Сёдерстедт знал, что чиновники МИД получают хорошую зарплату плюс командировочные — еще почти столько же. Но такая квартира стоит десятки миллионов крон. Не иначе, родители обоих супругов вложили в это жилье семейный капитал.

Сёдерстедт вернулся на свое место, где его и застала вернувшаяся из туалета Юстине. Она выглядела совершенно спокойной, только лицо раскраснелось и волосы были чуть влажные, словно она только что умывалась.

— Извините, — сказала она и снова села на краешек белого деревянного стула.

— Ничего, — добродушно отозвался Сёдерстедт. — У вас нет детей?

Она молча покачала головой.

— Мне еще только двадцать восемь. Мы не торопились…

— У вас очень большая квартира для двух человек…

Она тут же подняла на него глаза и заняла оборону.

— Может быть, не будем отклоняться от дела? — резко спросила она. Вопрос прозвучал риторически.

— Мне очень жаль, но вопросы наследства непосредственно относятся к делу. Вы наследуете все?

— Да. Да, я наследую все. Вы думаете, я пытала собственного мужа? Думаете, я смотрела, как он мучается, а сама втыкала ему в шею щипцы, да?

“Ой-ой-ой, — подумал Сёдерстедт. — Как бы не переборщить”.

— Извините меня, — сказал он. — Мне очень жаль.

Но поздно. Она уже вскочила со стула и почти кричала. Голос становился все громче и резче, она уже не управляла собой.

— Обычные люди, такие, как вы, никогда не смогут понять, как я его любила! А теперь он умер, умер, навсегда! Какой-то мерзавец мучил его, моего любимого, выбросил его в море! Вы хоть понимаете, что он чувствовал в эти страшные часы? Я знаю, его последние мысли были обо мне, и мне от этого легче, и ему было от этого легче. Я знаю наверняка. Это я виновата, что он умер! Я должна была умереть, а не он! Он умер вместо меня!

Слушая ее крики, Сёдерстедт потихоньку пробирался к телефону. Он уже начал звонить в “скорую”, когда Юстине вдруг замолчала и села на свое место.

Руки ее продолжали ходить ходуном, пальцы то судорожно сжимались, то разжимались, однако она уже настолько овладела собой, что могла сказать:

— Я приняла в туалете успокоительное. Таблетки начали действовать. Продолжайте.

— Вы уверены?

— Да. Продолжайте.

Чувствуя себя неловко, Сёдерстедт подошел к дивану и примостился на самом краешке. Он постарался аккуратно вернуться к тому, о чем говорила Юстине.