Дурная кровь (СИ)

— Нужны вы мне больно, — рассмеялся в бороду Отто. — Эти разгильдяи перекантоваться ко мне приезжают, когда работы нет. Иной раз купцы какие останавливаются, али путники ночлега просят, — махнул лапищей, — ну как есть постоялый двор!

Косоглазый заговорщицки понизил голос:

— А постоялый двор здесь ой как нужен! Неспокойно стало в наших лесах, зуб даю… — прозвучало бы куда внушительнее, кабы мужичок в доказательство не попытался щёлкнуть себя по переднему зубу, коего на месте, собственно, и не обнаружилось. — А, ну да! — «припомнил» несчастный. — На этот я вчера с Храем спорил, что залпом бочонок пива выпью…

— Не бочонок, а бочку, — поправил сапожник, кивая на тару, размерами превосходящую хозяина заведения. — Ты тогда уже в дрова был, так что и море ополовинить взялся бы.

Спорщик тут же подхватился:

— А что, не веришь? Давай пари!

— На что это? — зевнул приятель. — Я тебе вчера после зуба ещё и кошель в карты обчистил.

Рассудив, что, раз в беседу приняли, теперь уже не выгонят, а о деньгах, коих у них всё одно не водится, вспоминать рановато, Верд присел рядом, заглянул в наполненную пенным напитком кружку и, со всеобщего молчаливого дозволения, приложился.

— Так что там с лесом? — напомнил он, на всякий случай поглядывая, чтобы без меры интересная беседа Таллы и Отто не перешла границ приличия.

Завидев, что без него тут пьют, Санторий поспешил присоединиться:

— Я тебе говорил, что что-то слышал ночью!

— Да ты от собственного храпа проснулся, — Верд принюхался к похлёбке в кухне, понял, что не дотерпит, и алчно уставился на плетёнку чеснока. — Из-за него же от страха обделался.

— И ничего я и не!.. Сходил до кустов только, потому как среди ночи разбудили! Полюбовнички, чтоб вас! Богам, да будет вам известно, добрачные связи не угодны!

— Твоим Богам и пиво не угодно, но ты ж его хлещешь.

Санни шумно отрыгнул вместо ответа, тем самым дав всем повод выпить за праведных служителей и понимающих Покровителей.

Полюбовнички… Если бы! Которую ночь подряд Сантория будили вовсе не звуки страсти, хоть он спросонья того и не понимал. Будили его рыдания и приглушённые всхлипывания, которые, как ни старалась, дурная сдержать не могла. Она боялась ложиться спать, зная, что во сне снова явится мёртвый мужчина с пустыми рыбьими глазами. Девчонка всячески отшучивалась, садилась сторожить вместе с наёмником и боролась со смежающимися веками. А когда усталость одолевала, а Верд, в очередной раз обещая, что с места не двинется, пока она не проснётся, убаюкивал колдунью, она вскакивала, слепо шаря вокруг тонкими пальцами и прося прощения. Каждую ночь, снова и снова, ежечасно мучаясь и моля Богов позволить ей забыть.

Первое убийство не уходит из памяти никогда.

Можно ли чем-то залечить жестокую рану, нанесённую собственной рукой, разорвавшую душу на до и после? Можно ли накормить зев этой язвы? Верда учили лишь одному: убивать снова, бросая в ненасытную пасть новые и новые души, чтобы уберечь клочки собственной. И Талла, невинная, нежная, добрая, до последнего притворяющаяся весёлой и беззаботной, не должна пойти по этой дорожке вместе с ним.

Когда она впервые проснулась от ужаса, он понял, что задуманное всё же придётся исполнить…

Крылатая птица не пара серому волку.

— …зуб даю, своими глазами видел! — донеслась горячая речь спорщика точно сквозь толщу воды. — По тропке шёл, в заросли, от греха, и не смотрел!

— Так своими глазами или вовсе не смотрел? — уточнил Храй, протыкая сапог толстой иглой.

— А что уже и для красного словца нельзя мелочь ввернуть? Коли такой умный, иди вона сам в лес да проверь!

Пузан перекусил нитку зубом:

— Дураков нет. Отто, вон, уже сходил.

Медведь поднял взгляд от книги и спокойно подтвердил:

— Дураков нет.

Рассказчик обрадовался, в запале вскочил на скамью, а там и на стол попытался, но приятель дёрнул его за штанину, кивнув на выплывающий из кухни котелок, и косоглазый поспешно спустился, ещё и рукавом столешницу протёр. Две тощие ноги вынесли сосуд с густой похлёбкой, не удосужившись озаботиться плошками, плюхнули куда получилось, едва не обернув. На месте тары обнаружилась мальчишеская прыщавая физиономия.

— Я тоже чудище видел, — заявил пацан, по-взрослому подавая ладонь каждому из присутствующих — поздороваться. — Последний раз дня два назад волок тушу. Не иначе в лесу кто-то заночевал…

Прикинув, что тут все свои, Верд тоже подсел ближе к вареву. Пахло оно, надо признать, куда приятнее, чем выглядело: овощи огромными нечищеными шматами всплывали то тут, то там, а в самой серёдке, синюшный и тощий, дрейфовал цыплёнок. Судя по виду, умер он своей, причём, крайне мучительной смертью. Вполне возможно, что и вовсе был отобран шаловливым мальцом у упомянутого чудища. Верд даже поискал по стенам, нет ли где привешенной трофейной головы убиенной птички.

— Мы в том лесу всю последнюю седмицу ночевали, — хмыкнул наёмник, размышляя, дадут ли им ложки или придётся хлебать из горсти.

— И всю седмицу кто-то явно рядом шлялся! — влез Санторий меж пузаном и косоглазым, принимая их сторону.