Человек-Медведь с Гимпо снова затеяли поединок, но теперь кое-что изменилось. Кажется, Гимпо пытается перенаправить злость разъяренного финна на нас c Z.A Z, похоже, только рад. На самом деле, он даже пытается потихонечку слямзить мою дзен-палку с явным намерением начать неожиданную атаку, воспользовавшись недозволенными приемами. Ситуация снова выходит из-под контроля. Отрезвляющие воспоминания о печальной участи нашего общего друга Bluebottle'a как-то разом утратили свое воспитательное значение. Пора принимать решительные меры. И быстро. Гимпо считает, что во всем виноват только я – во «всем», то есть в том, что Человек-Медведь настучал ему по башке, – потому что это была моя затея, ну, со дзенскими палками. Это ведь я придумал взять их с собой. И еще Гимпо вбил себе в голову, будто я ношу толстую шапку-ушанку Крутого Полярника исключительно с целью смягчать удары дружественных дзен-палок. Так что сейчас я пока отложу перо и займусь банальной самозащитой.
Я притащил полуживую Наоми в наше купе, уложил ее на свою полку и вернулся в вагон-ресторан за Клаудией и Линдой. Клаудию я нашел под столом. Она пребывала в глубоком шоке. Я протянул руку, чтобы помочь ей выбраться, но она отшатнулась и забилась в дальний угол. М-да. Налицо все симптомы нервного потрясения – нормальное, в общем-то, состояние жертвы неоднократного изнасилования в особо извращенной форме. Я заговорил с ней тихо и ласково, и в конце концов она выбралась из-под стола и пошла со мной. Линда была мертва. Я увидел, как какой-то русский моряк натягивает ее вялый ротик на свой здоровенный член. Билл выплясывал шотландскую удалую, а Гимпо вдарился в каннибализм, и смачно вгрызался кому-то в лицо, и хохотал как безумный, с набитым ртом. Я подхватил докторский чемоданчик Билла и рванулся обратно в купе, волоча за собой травмированную Клаудию. В купе я, как мог, стер говно с ее переломанного, в жутких кровоподтеках тела, используя вместо салфеток стодолларовые купюры из чемоданчика Билла. Потом я дал Клаудии и Наоми легкое успокоительное, рассказал им добрую сказку на ночь, развеял их страхи и уложил спать.
Я только что слез со стола, приложившись в процессе башкой к столешнице, но зато теперь все три дзенские палки у меня в руках. Путь к просветлению упорно манит и зовет за собой. Сажусь обратно за стол и пишу вот такое хокку в ознаменование своей победы:
Северный поезд.
Дзенские палки в руке.
Снег за окном засыпает полярную ночь.
– Ты их сделал, Башо! – объявляю я вслух. Z с Гимпо не желают признать своего поражения, но мир все равно заключен, мы совершаем наш благостный ритуал «Элвис – на Полюс!», и я заказываю всем чаю.
Но, кажется, это еще не все. Я имею в виду того кренделя, что сидит вместе с тремя манерными девицами. С виду – классический хиппи: прямые длинные волосы, прямой пробор, одежда со смутным восточным налетом, плетеные сандалии (он что, не слышал про полярные зимы?). И у него в руках – портативная видеокамера. Он снимает все происходящее, периодически переходит в режим крупных планов и даже задает вслух вопросы:
– Что вы делаете? Камо грядеши? Как твое имя? Вы что, сумасшедшие? Или вы думаете, будто вы никогда не умрете?
Для нас с Z – это вполне нормально. Собственно, мы поэтому и не заметили его раньше. Когда вращаешься в большой рок-тусовке, как-то привыкаешь к Тому, что люди снимают тебя на видео, фотографируют и задают тупые вопросы – принимаешь все это как должное. Доходит даже до того, что вот идешь ты по улице, весь из себя такой бодрый и жизнерадостный, и цепляешь себе на лоб игрушечный носорожий рог, просто так, по приколу, и вдруг понимаешь, что никто не снимает тебя на видео и не бежит к тебе через улицу, чтобы спросить, а зачем этот рог, и настроение сразу же – никакое: стоишь дурак дураком и не знаешь, куда деваться со стыда.
Если даже мы с Z воспринимаем все это подобным образом, то как, интересно, должна ощущать себя, скажем, Мадонна? Она бы, наверное, искренне удивилась, если бы села посрать посреди людной улицы, и при этом ее не снимали бы для центрального телевидения.
Z бросает свою писанину – стихи и ложь, как всегда, – и забирается на соседний столик, размахивая своей дзенской палкой. Я даже не понял, когда он ее забрал. Подобно взбесившемуся шимпанзе, он скачет по столам и стульям – к столику трех манерных девиц. Они явно напуганы, но, справедливости ради замечу, также и возбуждены. В хорошем смысле слова.
– Вы не из Лутона, случайно? – интересуется Z.
– Прошу прощения?
– Вы не из Лутона? Да ладно вам шифроваться. Мы вам покажем нашу икону Элвиса, если вы нам покажете вашу икону Клиффа.
– Клиффа? – девочки явно не понимают, о чем идет речь.
– Я знаю, что вы ее где-то заныкали. Мы все про вас знаем. И про вашу затею тоже.