А потом миновал низину, поднялся на холм, упёрся в плетень. Окна дома, непроглядно-чёрные, слепо уставились на него; стылый воздух, промозглый, словно тут стояла вечная осень, накрытая внезапным заморозком.
Окна, словно пустые глазницы черепа; низкая широкая дверь, как для гнома деланная, приоткрыта, в щели – кромешный мрак.
– Эй, – сказала память Матфея Исидорти. – Эй, – сказала она, и Матфей удивился, услыхав собственный голос.
Я могу говорить? После смерти?
После смерти…
Мысль была проста, груба, но никаких чувств не вызвала. После смерти – и всё тут.
Надо идти.
Матфей протянул руку – и это была его настоящая рука, не призрачная. Рука, как он её помнил. Опустил взгляд – по сухой траве шагали его настоящие ноги. Поднялся по ступеням, толкнул дверь – тяжёлая створка жалобно и сердито заскрипела.
Он шагнул – нет, вплыл в темноту.
– Эй, – повторил он в третий раз.
И на сей раз ему ответили.
– Заходи, – хрипло раздалось из тьмы. – Заходи, присаживайся. Сейчас лучину засвечу.
Что-то скрипнуло, стукнуло, вспыхнул крошечный огонёк – частица живого пламени среди вековечного мрака.
Матфей увидел широкий длинный стол, лавки, камин.
И массивного широкоплечего хозяина, с головой не то наголо обритой, не то просто лысой.
– Садись, – вздохнул тот.
Матфей повиновался. Он ничего не понимал и даже не думал.
– Угостить тебя с дороги, считай, и нечем. Но хлеба горбушка да квас найдутся. Ешь, ешь. Умаялся, приятель, вижу. Трудна она нынче стала, дорога-то, груз памяти сбрасывать приходится. Ничего, с этим помогу – отведай моего хлебушка, не побрезгуй.
Тёплая краюшка словно сама собой легла в ладонь. Матфей поднёс её к губам – крупную, мягкую, настоящую – и воспоминания словно полыхнули, обжигая, так что он едва не выронил хлеб, мучительно застонав.
– Не бойся, – успокоил хозяин. – Сейчас пройдёт. Ты всё вспомнишь. Не самое скверное посмертие, так?
Трясущимися пальцами Матфей вцепился в глиняную кружку с квасом – настоящим, горьковатым, холодным, шипучим.
– Так-то оно лучше, – одобрил собеседник. Тяжело уселся на скрипнувшую лавку. – Поговорим, Матфей Исидорти. Хотя времени-то у нас особенно и нет, не то что у меня прежде.
– О… о чём?.. – со стоном выдавил Матфей. Заткавшая память мгла рассеивалась, воспоминания возвращались – а с ними возвращалась боль.
– Ничего, – проницательно взглянул на него хозяин. – Не ты первый, приятель, хотя, как знать! – быть может, что и из последних. Но ты говори, говори. Облегчи душу.
– Облегчи?
– Ну да. Может так статься – и скорее всего – что, кроме как со мной, тебе не с кем будет и словом перемолвиться. Изменилось тут всё, приятель. Очень сильно изменилось.
– Так… о чём говорить-то? – выдавил Матфей. – И… кто ты, почтенный?
– Да раньше-то меня все Трактирщиком кликали, – отозвался хозяин. – А тут какой уж трактир!.. Коль всё, чем потчую ныне, – хлеб да квас!..
– Хлеб хороший, – заспорил Матфей. – У нас в монастыре такой пекли. Брат Кавано. С душой всегда трудился… и квас хорош!
– Спасибо, – слегка усмехнулся Трактирщик. – Ну, да обо мне после потолкуем. Про себя речь веди, Матфей Исидорти!
– А что ж про меня, – опустил Матфей голову. – Из монастыря сбежал… тайн хотелось, силы, могущества!.. Про демонов когда читал – голова кружилась!.. Вот и закружилась…
– Ты себя не кори, – строго остановил его Трактирщик. – Не для того ты здесь.
– А для чего же? – не понял Матфей. – Я же… умер? И – куда теперь? В… в мучения?
– Кому-то и в мучения, – без улыбки сказал хозяин. – Ты дел тоже наворотил, друг сердечный. В старое-то время путь тебе был бы один – на Древо великое, самую чёрную работу делать, тех же демонов в узде держать. А теперь, во времена последние, по-иному выйдет. Но сперва ты сам говори, сам. Про всё. Про демонов тех же, как до них додумался да что с ними содеять успел.
Матфей кивнул. Глотнул кваску, заел горбушкой – духовита, тепла, словно и впрямь он жив и всё по-прежнему.
И принялся рассказывать.
Трактирщик почти не перебивал, слушал внимательно. Только время от времени останавливал, особенно когда речь заходила про демонов, уточнял, переспрашивал.
– Хозяин, – наконец не выдержал Матфей. – К чему это всё? Кто… кто ты сам? И что со мной дальше?
– А вот это, приятель, сейчас и решается. Сам видишь – у меня темно да тихо, всё прахом пошло, как Дух великий эти пределы покинул. Мы все – части его, да только им быть не можем.
– Темны твои речи, могучий, – Матфей склонил голову. – Прости моё непонимание, но…
– Слушай далее, – перебил Трактирщик. – Тянут тебя сейчас обратно, изо всех сил тянут. Времена-то и впрямь изменились, что раньше неколебимо высилось, где потрескалось, а где и вовсе рухнуло. Ну, а кто тебя назад вызвать пытается, думаю, ты и сам догадался.
– Царица Ночи, – вырвалось у Матфея. И внутри сразу же всё вспыхнуло, словно и не было ничего, не случилось смерти, и казалось – достаточно лишь выйти из вечного этого тумана, из серой мглы, чтобы там, за ней, тебя бы уже ждали горячие губы и крепкие объятия.