Душа и тело

–Сейчас я заполню ваши паспортные данные и вы поставите подпись на протоколе, – пальцы Берггольца быстро застучали по клавиатуре, однако, глаза продолжали сверлить меня испытующим взглядом.

–Зачем вы оговорили себя, Беата? – внезапно спросил комиссар, и у меня оборвалось сердце, – ваш муж ослеплен ревностью, поэтому он и поверил в ваши байки про любовную связь с Беккером, но я-то понимаю, что вы солгали. Вы, молодая, красивая девушка и Йенс Беккер? Я вам не верю, да и доказательств ваших романтических отношений вы скорее всего предоставить не сможете. Не для протокола, Беата, зачем вы на самом деле к нему ездили?

–Вы не поймете, – тихо отозвалась я излюбленной фразой Йенса, – какая разница, главное, я там была, и слышала, что Йенс не угрожал Ханне. Надеюсь, мои показания ему помогут…

– Ему поможет только стопроцентное алиби, – повел плечами комиссар, – например, если бы вы провели с ним всю ночь. А вы сейчас сами разрушили не только свой брак, но и всю жизнь. Несомненно, мы проверим все ваши сведения, установим причинно-следственные связи, если они имеются, проведем всестороннее исследование доказательств, но почти уверен, что ничего нового мы не выясним, в частности, не найдем никаких третьих лиц и так далее. Кроме того, вы должны знать, что еще час назад Йенс Беккер письменно признался в убийстве Ханны Леманн.

ГЛАВА XI

Из участка я вышла в пограничном состоянии между адекватным восприятием окружающей действительности и неумолимо приближающимся затмением разума. Я долго не могла сообразить, где вообще нахожусь и пустым, отсутствующим взглядом бесцельно озиралась вокруг, не узнавая ни этого города, ни этого мира. Я чувствовала себя разбитой и больной, меня то лихорадило от холода, то стремительно бросало в жар, а потом меня и вовсе скрутило в приступе неуправляемой тошноты, и я лишь невероятным усилием воли превозмогла рвотные позывы. Я ощущала острую нехватку воздуха, мучительное удушье разрывало грудную клетку, а яростная резь в желудке заставляла рефлекторно складываться пополам в безуспешной попытке облегчить страдания. Казалось, все мои внутренние органы слились в сплошной очаг нестерпимой боли, и я вот-вот рухну на землю, чтобы уже больше никогда не подняться. У меня не имелось в равной степени физических и душевных сил на продолжение борьбы, и сейчас я желала лишь одного – добраться до постели, скрутиться в позу эмбриона и элементарно отлежаться в спасительной тишине. Но как бы ни горько мне было это сознавать, подобная возможность мне отныне не светила, потому что с сегодняшнего дня я фактически осталась на улице в ненавистном городе, где каждый прохожий мог кинуть в меня камень, в чужой стране, так и не ставшей для меня второй родиной, в страшном мире, пронизанном жестокостью и ложью.

Я несколько раз вдохнула и выдохнула, смахнула выступившие на глазах слезы и, поглубже надвинув капюшон, шагнула навстречу своей новой жизни. Счет шел буквально на минуты, и я не собиралась транжирить утекающее сквозь пальцы время. Мне откровенно повезло, и я успела подчистую опустошить кредитку до ее неминуемой блокировки, и пусть не особо внушительную сумму мне предстояло теперь растягивать на неопределенный период – все-таки это было лучше, чем остаться без средств к существованию с двадцатью евро в кошельке. Пока я снимала деньги, на Ор-Эркеншвик вновь обрушился дождь, по обыкновению мелкий и колючий, и меня опять начало лихорадить, после чего я всерьез испугалась, как бы меня не увезли в больницу прямо с крыльца банковской кассы. Впрочем, если уж трезво оценивать сложившуюся ситуацию и называть вещи своими именами, кроме как на казенной больничной койке, мне и переночевать-то было, в принципе, негде.