Душа снаружи (СИ)

Поначалу люди были несколько разочарованы, увидев вместо Ржавого меня, жалко съежившегося за решеткой. Но лысый философ тут же взял дело в свои (в мои!) руки, поприветствовав революционеров очередной своей мудреной цитатой. Народ недоверчиво замер, но Ржавый задвинул вдохновенную речь. Он все-таки был очень убедителен и харизматичен, этот тип. Я поймал себя на том, что и сам внимаю ему. Странно, должно быть, выглядело со стороны, ведь говорил-то я. Но мой отрешенный вид был только в тему. Я уже не пытался сопротивляться Ржавому. Зачем? Если толпа бы увидела, что я здесь лицо не заинтересованное, она бы оставила меня на растерзание полиции. Но главная причина была все же в другом. Их обожание. Их безудержная вера в меня, вернее, в Ржавого. В ней хотелось раствориться.

Не знаю, кем в итоге они посчитали меня. Чревовещателем? В край поехавшим поклонником? Или же, находясь на кураже, они особо не задумывались над происходящим?

Но мы снова пели о людях с душами наружу. Моим голосом с интонациями Ржавого под аккомпанемент какого-то паренька с гитарой, первого пробившегося к решетке подвала. Я, Ржавый и еще полторы сотни голосов, внутри и снаружи бывшего клуба. Люди просовывали мне сквозь решетку дары: теплую одежду, носки, бутерброды и фляги со спиртным. Мы (я и Ржавый) принимали их с отстраненной благодарностью. Я уже спокойнее относился к лысому пророку-рок-звезде. Порой мне уже было не понять, я или он устало, но с гордостью взирает на свою паству? Я или он кутается в свитер с чужого плеча и собирается с силами для новой баллады? Порой мне становилось страшно, и тогда я безуспешно пытался отыскать в толпе Шу. Он один знал меня, именно меня, а не Ржавого. Может, он бы предложил разумный выход из этой ситуации, ведь было ясно, что рано или поздно этому чудесному братанию публики бывшего культового заведения настанет конец. Как разогнали протесты и семь лет назад, в этом же городе.

Я тогда был слишком юн, и меня постоянно гоняли от телевизора, но я все равно урывками следил за событиями на «большой земле», всей душой болел за ребят, что восстали против несправедливости. Когда под прикрытием заботы о подрастающем поколении решили закрыть все рок-клубы города, «рассадники греха», как называли их воцерковленные граждане. Когда музыкальные магазины подвергли жесткой цензуре, когда некоторые композиции запрещали к трансляции по радио.

Раньше я собирал информацию по кусочкам. А теперь увидел ее глазами очевидцев. Глазами Ржавого. И в тот момент, когда мы с ним сделали перерыв в этом стихийном концерте и устало сели на пол, припав губами к фляжке, я вдруг увидел, как все случилось.

Не было никакой драки, никакого противостояния. Никто не громил витрины и не размахивал дымовыми шашками. Просто люди стояли, тесно прижавшись друг к другу на ступенях обреченной «Заводи». Я узнал Улле, еще совсем юную − она стояла, скрестив руки на груди, губы ее были крепко сжаты. Она не пела, не скандировала кричалки, лишь недобро смотрела в одну точку, исполненная решимости стоять так до конца времен. Ржавый был тут же. В его глазах, напротив, не было ни капли гнева, скорее, недоумение и растерянность.

Полиция в очередной раз потребовала у протестующих разойтись.

В ответ им засвистели, засмеялись. Еще сильнее сомкнули ряды. Парень в рваной куртке, что орал больше всех, остановился, дабы перевести дыхание. Достал из рюкзака банку пива, сделал большой глоток, затем второй. И продолжил с удвоенной силой. Банку он передал дальше.

Мэр − сухой, чуть сгорбленный мужик в котелке, также присутствующий здесь, попробовал надавить авторитетом. А именно, прикрикнул, мол, все решено, и если все не разойдутся, то будут приняты крайние меры.

Ржавый жадно пил пиво из банки, что как раз приплыла ему в руки. Уж очень, наверное, у него пересохло горло. От слов мэра он возмущенно закашлялся и взмахнул руками. Банка вылетела у него из рук. Поскольку он замахнулся, она не упала, а продолжила полет прямо в сторону градоначальника и полиции. Ржавый, возможно, и был обладателем хрупкой творческой души, но он был здоровенным крепким парнем. И бросок у него, даже случайный, был хорошим. Мэру прилетело прямо в плечо. А в следующую секунду прогремели два выстрела, от которых вся улица вздрогнула.

И замедлилось время, вытянулось лицо мэра, который увидел, что нисколько не пострадал, и то, что он посчитал бутылкой с зажигательной смесью, или гранатой, не меньше, оказалось всего лишь смятой жестянкой с остатками пива. И это же увидели копы. А на противоположной стороне улицы на землю рухнул парень с ирокезом, шея его была залита красным. А Ржавый отшатнулся назад и упал на руки своих друзей и поклонников. Ладонь его была прижата к груди, и на лице по-прежнему ни капли зла. Только удивление. Одно лишь удивление.