Душа убийцы — 2

Однако вот странность: человек еще ничего не успел предпринять, как вдруг обнаружил, что товарищи будто сплотились, и будто — все против него! Нет, со стороны никто бы ничего не заметил, они, казалось, все также шутили, но настороженным чувством своим он уловил некий фальшзвук. Он пока не сумел его выделить, но тем внимательней вслушивался, тем хладнокровнее выжидал…

Валентин мирно сидел, вытянув ноги и привалившись спиной к рюкзаку. И от усталости невмоготу было пошевельнуться.

— Вот бы кто-нибудь вырубил в гору ступеньки, — сказал просто так.

— Нам только горы не хватало! — тут же откликнулись.

— А то б эскалатор… А на вершине бы — хижина… — мирно сказал.

— А в хижине — кавказец с усами! — тут же добавили.

— Люди поднимались бы в гору, смотрели кругом…

— А кавказец бы изжарил шашлык! — так вот продолжили.

— Поимев неплохой куш! — наконец выдохлись.

Привал был устроен у подножья одинокой высоченной горы. Их было семеро, считая красивую девушку. Вот девушка встала и замедленно — словно танцуя — проплыла мимо Валентина. И сделала так, будто споткнулась о ногу.

— Не лучший способ обратить на себя внимание дамы, — сказала она. — Любишь меня?

Он был обязан традиционно солгать: — Оч-чень люблю! До… — и далее был обязан продолжить. «До посинения», — так уже продолжал. «До омерзения», — тоже.

— Нет, ты не ответил! — рыдающе вскричала она. — Как? Ну, как ты любишь меня?

— А никак, — внезапно вмешался высокий и седоватый мужчина, — он не умеет. Герой современности — железобетонное сердце!

И все улыбнулись.

Но Валентин будто не слышит. Он смотрит на девушку.

— Хижина с шашлыками, — не сказала, нежно пропела она. — В поле гора-а, на ней хижина, в хи-ижине молодой горячий джигит! Но я не люблю шашлыков, не люблю усатых джигитов, люблю смелого Ва-алечку, который рвется на гору!

Ничего себе хохмочка: рвется на гору! Гора нависла над ними, крута и огромна, и ближе к вершине каменистые склоны ее облиты ледяными усами. Не опуская лица, обращенного к девушке, Валентин прикрывает глаза.

— Нет, — вмешался опять седоватый, — давке ради красивой Мариньи не найдется такого, кто бы покорил эту гору. Ставлю кефир с шашлыками, что не найдется такого!

— Он ставит кефир! — вскричала певучая девушка, — эти мужчины! Где полет, где фантазия, Игорь Петрович? Я бы тому, кто поднялся, я бы…

— Подарила один поцелуй! — тут же откликнулись.

— Один, но отчаянный! — тут же добавили.

— В хижине! И без свидетелей! — так вот закончили.

А назывались они — автоматчики. И проектировали завод-автомат железобетонных изделий. Замысел был — избавить полтысячи человек от пыли и грохота, заменить их двумя ЭВМ и пятью операторами в белоснежных халатах. Этот замысел-загляденье возник у начальника, когда и в Америке подобным не пахло, но в те времена идею зажали, поскольку… поскольку и в Америке подобным не пахло. А сейчас спохватились, кинулись догонять, начальник сейчас, упорный, победный, распахивал дверь в кабинеты одной левой ногой.

Было начало 85-го, пока еще сонное…

А вчера человек обнаружил на столе у начальника странный доклад. Двадцать страниц машинописного текста — «Обоснование закупки автомата-завода в Италии».

Человек был потрясен. Запоминал, перечитывал снова и снова. Затем заперся в боксе, чтобы обдумать.

И тут постучали. Стук был неестественно громок, так стучал только начальник.

— Ты один, Валентин?

Взгляд молодых черных глаз, неожиданных из-за седых, нависших над ними бровей, всегда его подавлял. Под этим умным внимательным взглядом терялся.

— Я прочитал… я случайно увидел… как же так, Игорь Петрович?

Взгляд подавлял, потому что в нем отражалось понимание слабости собеседника. «Ах, случайно увидел? — отражалось во взгляде, — и случайно же прочитал?»

— Мы работаем, упираемся, — бормотал Валентин, пряча за спину руки, — зачем же Италия?

Тебе больше по сердцу Париж?

Вот так всегда! Быстрый легкий вопрос на вопрос, и чувствуешь себя дураком.

— Больше любишь француженок?

Конечно, надо пропустить эту насмешку мимо ушей, надо твердо спросить: если вам приказали, то почему сразу сдались?

— Ах, ловелас, — качает головой Игорь Петрович и смотрит добро, улыбчиво. Так добро, улыбчиво, что начинаешь сам улыбаться в ответ.

А Игорь Петровиче уже у процессора, перебирает пальцами клавиши, и будто перебирает бесцельно, потому что вид такой у него, словно прислушивается к чему-то далекому, к тому, что срабатывает в таинственных глубинах мозга его и что имеет несравнимо большую важность, чем вся эта окружающая чепуха. И не поддаться, возразить, найти меткое слово не удается никак, а на дисплее все бегут и бегут строчки программы…

Вдруг:

— Но, Валентин, это же нонсенс! Здесь должна быть ошибка.

И кончено! Кровь затуманила голову, кинулся сравнивать, проверять… Когда в самом деле обнаружил ошибку — ну, Игорь Петрович, ну, крокодил! — его уже не было.

А затем пришел стыд за свое бездарное поражение, за то, что не сумел возразить, настоять на своем разговоре. И увиделась насмешливая улыбка Марины…

С силой ударил кулаком по столу, чашка, из которой прихлебывал чай, подскочила на блюдце и звякнула.