Душа убийцы — 2

Или, может быть, и даже скорее всего, это так складно сложилось в план позже, когда их терзал Мазуркевич: он так донимал их расспросами, а помощник так внушительно кашлял в кулак, когда они путались в показаниях (показания? это в самом деле так называлось?), что, не сговариваясь, они повторяли: решили дать возможность достойно спуститься!

Но если даже и план, то, как и всякие планы, исполнение могло иметь множество разных оттенков — в оттенки Мазуркевич и впился.

Не может быть, чтобы коллектив, состоящий из столь разных людей… Почему, почему разных-то? — возражали, негодуя, ему… Ну, я понимаю, на службе, в процессе выполнения общей работы у вас возникало чувство единства, ощущение общности человечьей души, доказывал он, стремясь найти точки сближения… Почему же только на службе? Да вы оглядите себя: вы же разные! Вы такие неодинаковые, что… Да чем же мы разные?..

Разговор не вел ни к чему путному. Да и некогда было лясы точить. Мазуркевич хлопотал насчет альпинистского снаряжения. Ну хотя бы ботинки!.. Ну а веревка?..

Рой, вот кого удалось расколоть!

Рой был такой человек, который всегда чем-то обижен.

Когда Мазуркевич осторожно ввернул про Италию: ну а вы-то знали о таком повороте? — Рой так и вскипел. Оказалось: он писал диссертацию. Он ее кропал долго, тщательно, зло. Годы и годы он собирал материал, а стержневого начала все не было. Он рассчитывал, что в этом и должна была состоять помощь шефа, но тот все увиливал. Он, видите, ударился в блядство с этой Мариной, которая — сучка! — наверняка выставляла его, Роя, в отвратительном свете.

— Почему? — автоматически спрашивал Мазуркевич.

Оказалось, Рой всегда знал, что Марина терпеть его не могла. Когда она еще в первый раз к ним заявилась, он сказал мужикам: вот кого хором бы отодрать! Он привык к женщинам идти напрямки, не то что этот розовоочковый романтик!

— Ага! — отметил про себя Мазуркевич. А вслух:

— Вы его недолюбливали? Валентина-романтика?

— Это вы бросьте! — тотчас же занервничал Рой. — Я не участник! Я тогда так психанул…

— Когда узнал про Италию?

— … Ага! Я тогда так психанул, так рванул на своих новеньких «Таллиннах», что этот… большой… он меня еле догнал.

— Потылин?

— Ага! Но и большой ни при чем. Все дело в этой сучке Марине! Дразнит, дразнит, а не дает! Тут не то что на гору — на стену небоскреба полезешь!

— И вы бы полезли?

— Я? Вы что! Мне тридцать пять! Спортивно прожитых тридцать пять! Я учил розовоочкового! Я говорил: подпои ее и…

— Ясно, ясно! — кивал Мазуркевич. С Потылиным тоже было все ясно и просто и безнадежно. Потылин прощал всем и вся. Он даже подумать не мог, что Рой считает его дураком. И по наивности всякого крупного, добродушного существа лез к Рою с опекой. Когда Рой рванул со всей прытью своих «тридцати пяти спортивно прожитых лет», Потылин заторопился за ним.

— От ревности совсем оборзел, — объяснил Мазуркевичу.

— Ревности? Рой?

— Сколько раз ему говорил: не начинай с разговоров об этом! Большинству женщин надо другое.

— К кому же он ревновал? К Валентину?

— Да бросьте! А-а, понял! Понял, куда вы ведете! Ну и хитрец вы! Да нет! Валентину он покровительствовал! Он ему говорил: я десять лет пишу диссертацию и еще писать буду лет десять! Потому что шефу до нас с тобой как до лампочки! Ну, вы и хитрец! Я с вами уже чуть ли и на шефа не накапал!.. А я так вам скажу: тут все дело в азарте! Я — старый картежник, я, знаете, сколько уже проиграл?.. О-о, вот чуть ли и себя не угробил!.. Да нет, я не профессиональный картежник… Никаких ставок-то не было!.. Да вы что? Уж не думаете, что мы его в карты?..

Мазуркевич еле от него отвязался. Он уже составил команду: Игорь Петрович, Евгений Евгеньевич, и вот еще девка так вяжется с ними… Брать ее? Лишние хлопоты? С другой стороны, там, на месте, так сказать, происшествия… Ладно уж, собирайтесь. Марина! Ботинки-то впору? Смотрите! Потом не пищать!

Внизу еще оставался Семенов.

— Семенов! А вы как полагаете?

— А чего полагать-то?

— Ну, чего ради полез он?

— Сказал, что залезет, вот и полез!

— А зачем же сказал? Вынуждали его? Может быть, проигрыш, а? Ну, в карты, еще как-нибудь? Может быть, на спор?

— Я же сказал: он сказал, что залезет! Вот и полез!

Они начинали подъем, и Мазуркевич приклеился к Евгению Евгеньевичу. И тот окончательно все и запугал.