Душегуб

— Я так и подумал, — сказал Нексин, — у него все расписано по часам и минутам, и его график не совпадает с моим ненормированным и непредсказуемым рабочим днем, поэтому расходимся. А может быть, — съязвил Нексин, — ему на улицу и выйти некогда, потому что молится денно и нощно за нас, грешных… Но, с другой стороны, у него собака, а ее нужно выгуливать. Неужели и у собаки все по расписанию?.. Нина Викторовна, может быть, я что-то не так сделал, не то сказал, когда Либерс был в конторе лесхоза со своим приятелем?

— Что вы! Все замечательно, и после последней воскресной службы он мне высказал еще раз слова благодарности, просил передать вам, что вы так оперативно организовали работу с его товарищем, который очень рад всему, что теперь делается… Почему вы решили, что Либерс чем-то недоволен?

— Мне так показалось в последнюю минуту, когда он и Валкс от нас уходили.

— Я думаю, что он вас немного стесняется, возможно, боится.

— Меня?! Почему?

— Этого он мне не говорил.

После разговора с Борец Нексин немного успокоился и, проходя мимо молитвенного дома или неподалеку от него, был всегда уверен, что и в этот, и другой раз не встретит Либерса, который его явно избегал. И каково было его удивление, когда через несколько дней, завернув в переулок, в котором стоял молитвенный дом, увидел Либерса, шедшего навстречу с собакой. Нексин вспомнил неприятную деталь из разговора с Варкентиным о пасторе, и Либерс ему вдруг стал неприятен, даже противен до такой степени, что, с ним поравнявшись, совсем не хотел подавать руки, сделал вид, что побаивается собаки, поэтому не решается подойти ближе и поздороваться. Они так и поприветствовали друг друга на расстоянии кивками.

— Славная сегодня погода, — сказал Либерс. — Вывел погулять Элизабет.

— Замечательная погода, — повторил Нексин. — А я всегда считал, что собакам все равно какая погода, они не как люди, любят гулять в любую.

В словах Нексина слышалась некоторая ирония, даже сарказм, но Либерс словно не заметил, только сказал, что Элизабет очень капризная и всегда реагирует на погоду.

Нексин продолжал:

— Так ведь теперь уже весна, могли бы пойти в лес… Кстати, скоро заканчивается охота, зверь и птица займутся выведением деток, их воспитанием, и до самой осени охоты не будет. Вы не любитель? Не то могли бы сходить вместе. У меня собаки нет, а с собакой было бы интереснее.

— Что вы! — испуганно ответил Либерс. — Я не охотник, никогда и никого, разве что только комара, — он улыбнулся, — жизни не лишал. Охотятся в основном ради развлечения. Я же, думаю, даже при самой острой надобности не смог бы стрелять в живое… А что до Элизабет, так она домашняя и боится саму себя, а не только лесных обитателей; кроме того, часто болеет, и я стараюсь ее не застудить, поэтому мы гуляем последние дни очень редко, а сегодня теплый день, вот и вышли погулять; и, надо же, встретились с вами, хотя раньше я никогда вас, Алексей Иванович, не замечал на нашей улочке… Я желаю вам хорошего дня… И хотел бы еще раз поблагодарить за Валкса, он очень доволен тем, как идут дела.

Либерс давал понять, что более не собирается говорить, и хочет уходить. Нексин чувствовал, как Либерс явно тяготится его присутствием, а ему, наоборот, хотелось спросить у него что-нибудь еще, не отпускать так быстро, даже подзадорить чем-то и услышать что-то такое, быть может, что хоть как-то прольет свет на причину его резкого охлаждения; и он спросил: как обстоят дела в приходе, что нового?

Не нужна ли помощь?

— Спасибо, ничего не надо, слава богу, все хорошо… — Либерс помедлил, собираясь еще что-то сказать, он явно чем-то тяготился, выжидательно посмотрел на Нексина и произнес: — А знаете, в молитвенном зале у нас погибают цветы. Я не сразу обратил на это внимание, но мне уборщица сказала, что они стали вянуть с запрошлого воскресенья.

— С позапрошлого воскресенья? — переспросил Нексин. — Вы этот день как-то связываете с гибелью цветов. Что же такого могло быть в то воскресенье?

— Ничего особенного, — уклончиво сказал Либерс, — шла обычная служба… Хотя тот день для меня был не совсем обычный… На литургии присутствовали вы.