Душехранитель

— Скажи мне, Сетен, скажи. Я не могла поверить в то утро, что ночью ты ушел и предательски увел вслед за собой лучших воинов нашего каравана… увел даже второго кулаптра… Теперь я могу говорить спокойно. И я скажу, скажу откровенно, потому что все в душе моей давно отболело: твой уход стоил мне очень многого. Ты забрал не только то стадо. Ты забрал что-то еще…

— Это? — Тессетен протянул руку и коснулся ее груди.

Сердце правительницы сжалось. Танрэй отвернулась в окно. Внутри стало тепло и спокойно, как не было все эти десять лет.

— Так должно было случиться. И не говори, что не чувствовала это — не поверю! Ал получил во владение ту силу, которой можно распорядиться двояко. И он последовал велению логики, а не сердца или души. Нам стало не по пути. Не я влиял на волю тех людей, того, как ты выразилась, стада, которое ушло вместе со мной. Я ушел бы и один. Однако ж содеянное Алом видели многие. Он спас большее, пожертвовав частным. Но он убил еще и кусочек себя. Тот, что называется атмереро. Душой. Таков был его выбор, сестренка, и никто уже не в силах что-либо изменить…

— Я понимаю, — прошептала она, борясь с собой из последних сил.

Но оба понимали и то, для чего царица пригласила бродягу в свои покои. И вновь, как тогда, на ассендо, во время злополучного Теснауто, губы Танрэй вспыхнули жаждой поцелуя.

— А если так — зачем спрашиваешь? — глаза Сетена очутились близко-близко от ее глаз, и женщина соскользнула с подоконника в его объятия.

— Наверное, я хотела в этом убедиться…

— Убедилась? — грустно усмехнулся он.

— Нам обоим нет покоя… — Танрэй погладила его по щеке, обросшей седовато-русой бородой.

— О, сестричка! Так это всего лишь начало!

— Все в моих руках… — внезапно вспомнив легенду, рассказанную когда-то Паскомом наивной девочке Танрэй, царица сжала руку, а сверху ее кулачок накрыли жесткие пальцы Тессетена.

То, о чем она тайно мечтала много лет, преследуемая одним и тем же сном, просыпающаяся в неутоленной истоме, случилось сейчас. Поцелуй, который никак не мог произойти в ее грезе, поцелуй, из-за которого она, очнувшись, стонала, кусала покрывало на постели и напрасно старалась унять мучительно-сладострастные спазмы в лоне своем, лаская горящие бедра и грудь, наконец соединил их.

— Тебя не пугают мои шрамы, то, что я бродяга, да вдобавок безобразный, как гончий проклятых сил? — оторвавшись от ее уст, спросил Сетен, наблюдая, как она осторожно расстегивает его лохмотья, как своими трепетными пальцами скользит по давним рубцам на его теле, пытаясь прочесть историю пути человека, явившегося к ней из позабытой жизни.

— Ничто не пугает меня в тебе, и ты всегда знал об этом…

Грубоватым жестом, который она не раз вспоминала и по которому всегда скучала, он прихватил ее за шею и прижал щекой к своему плечу. И резкое это движение лишь сильнее выявило ту нежность, которую ощутила она в Сетене еще тогда, в Кула-Ори. Танрэй захотелось плакать.

— Почему ты не забрал меня с собой? — вырвался у нее вопрос, на который у нее не было ответа. — Тогда?

Он чуть-чуть сжал губы, чтобы в следующее мгновение растянуть их в улыбке:

— Да потому что тогда ты не пошла бы со мной. Вот и все.

Сетен легко освободил Танрэй от платья, и оно заструилось к ногам царицы. Коснулся ее почти по-девичьи упругой груди. Поднял женщину на руки и опустил на полускрытое под балдахином ложе.

И не было такой ласки, которой он пожалел бы для нее в эту ночь. Забыв обо всем на свете, царица кричала, извивалась в сладостных конвульсиях и все время просила, молила, требовала длить, не прекращать этот дивный танец начала времен.

— Ал! — прошептала она, открывая глаза и видя перед собой человека, которого показал ей когда-то давно кулаптр Паском; и он не был тем наваждением, которое случилось в празднование Теснауто. — Когда же ты вернешься, Ал?

— Когда ты вспомнишь…

Она лежала неподвижно, разглядывала расшитый золотыми нитками узор багрового балдахина. Тессетен привстал на локте и, едва касаясь, провел пальцем по ее золотистой коже — от яремной впадинки до пупка:

— Тогда

ты не пошла бы со мной, мой солнечный зайчик… — проговорил он. — А пойдешь ли сейчас?

— Да.

Танрэй даже не задумалась. Она одним гибким движением перевернулась на живот и повторила:

— Да! Да!

Сетен рассмеялся:

— Что решило, сестренка: десять лет или одна ночь?

— Ты.

— А тебе не кажется, что дорога моя может быть не из легких, что ты царствуешь в этой стране по праву, заслуженному тобой? Что, в конце концов, я ничего не смогу дать твоему Коорэ… Мы взрослые, и нам не привыкать к лишениям, но сын твой еще мал…