Душехранитель

Рядом стояла толстозадая медсестрица и вопрошала, в состоянии ли он принять посетителей. Серапионов тут же поднялся, и слабой болью напомнил о себе некогда перебитый хребет. Андрей почти привык к тому, что садиться нельзя, и поэтому занял свое любимое место у окна. Стоя, разумеется, стоя…

Отсюда была прекрасно видна «его» беседка. Ему почему-то захотелось добавить — «счастливая беседка».

— Угадай, кто? — в палату, чуть приотворив дверь, заглянул Рушинский и скроил презабавную мину. — Гостей ждешь?

— А как же! Добрый день, — Андрея радовала любая возможность поговорить на родном языке, хотя после своего отчетливо запомнившегося сна он точно знал, что русский ему вовсе не родной…

— Заходьте, барышня! — Виктор Николаевич кхекнул, посторонился и пропустил в помещение свою старшую дочь. — Вот, мамулю поехала проведывать, да как про тебя услышала — ни в какую уезжать. Пока, грит, Андрюшу не увижу — в машину не сяду!

— Па, ну что ты выдумы… — она осеклась.

Рушинский повел плечами, пожал Андрею руку и отошел в сторонку, выкладывая из кейса обещанные книги.

Ольга смотрела на Серапионова лучистыми голубыми, словно родниковая вода в солнечный день, глазами. В первый момент Андрею подумалось, что она очень сильно похожа на одну известную русскую актрису. На Ирину Алферову. Которая, кстати, тоже родом из Новосибирска, как и Оля. Но не это потрясло Андрея. Не то, что она стала необыкновенной красавицей за прошедшие годы. Теперь он восполнил многое из того, что растряс, разбросал за свой долгий путь. Перед ним стояла сама Саэти, которую он не увидел, не разглядел в тот Новый Год, удрученный своими — сейчас он уже мог с уверенностью сказать: мелочными — проблемами. И снова едва не упустил главное.

Серапионов остолбенел, не сводя глаз со своей вновь обретенной Попутчицы. Не могла сойти с места и сама Ольга, словно загипнотизированная взглядом едва знакомого и в то же время отчего-то невероятно близкого человека.

— «Трудна судьба у девушки по имени Мечта, но если найдет она в себе силы преодолеть препятствия, то светел будет ее удел, как Солнце»… Здравствуй, Саэти! — прошептал Андрей-Фирэ, лишь краем глаза улавливая, что Виктор Николаевич, покачав головой, тихонько удаляется и прикрывает за собой двери…

ВНЕ РЕАЛЬНОСТИ. НИКОГДА. РОСТАУ

…И вскочили на своих коней вынырнувшие из гневливых вод Великого Хапи противники — Сетх и Хор. Лязгнули их мечи, и вихрем занесло скакуна Хора.

Исет уже не смотрела на них. Ее чуткое сердце и без того подсказывало, что было, что есть и — отныне — что будет. Новое зрение открылось вдове Усира. Соколицей парила душа ее над полем боя.

Кони разнесли соперников в противоположные стороны острова. Неотрывно взирали Нетеру на Поединок.

Сетх и Хор выхватили копья. Летя навстречу враг врагу, каждый метил в сердце, так явно, так горячо колотящееся там, под доспехами, за медным щитом.

Сетх отбросил свой щит и вновь вооружил мечом освободившуюся руку. Чувствуя, что удила отпущены, конь его полетел словно ветер. То же сделал и Хор. «Что делаешь ты?!» — вскричал в душе его Инпу, но юноша не колебался.

Посыпались искры с копий, встретившихся друг с другом. А противники пытались поразить один другого мечами.

Коварный удар Сетха опрокинул коня Хора. Копье обратилось гигантской полупрозрачной змеей. Гад с разверстой пастью полетел в грудь юноше и разбился о такой же полупрозрачный «щит», сотворенный Хором.

Конь юноши вскочил на ноги, и Хор успел сесть в седло, когда тот начал подниматься.

И длился тот бой весь день, всю ночь и весь следующий день, изматывая обоих дерущихся. И начинала улыбаться удача то одному, то другому, но в последнее мгновение передумывала и не доводила до победы.

И первым не вынес конь Сетха. Упал и тут же околел скакун.

А правитель Та-Кемета стоял и с ухмылкой смотрел, как возносится над ним острие копья Хора, предвкушавшего триумф.

Но в эти мгновения в памяти юноши пронеслось так много, что не хватит на то целой жизни. Он тоже видел сейчас и прошлое, и настоящее, и будущее…

Всполох!

«Ты снова понял не так… Натаути умер в тебе. Ты уничтожил его, когда использовал его силы и волю во имя убийства», — говорит неизвестный старик, глядя в лицо склонившегося над ним молодого мужчины.

Всполох!

«Есть две химерические идеи: спасения этого мира и мести за что-либо. Любой, кто руководствуется лишь ими, заведомо проигрывает», — а эти слова принадлежат израненному человеку, но он почему-то очень знаком Хору.

Всполох!