Два года из жизни Андрея Ромашова

С трудом удалось узнать - да и то не у этого "крестьянина", - где он живет. А теперь вот домохозяйка его что-то путает... Другие диверсанты, правда, кое-что рассказали. Но они о белом симбирском подполье ничего не знают - их через фронт всех переправили. И о штабс-капитане Логачеве не слыхали, в один голос утверждают, что руководителем операции у них был какой-то Никитич, который успел убежать.

Задумавшись, Андрей так и сидел, прикрыв глаза. Старуха, которая, уставившись в пол, бормотала что-то о царстве божием на земле, вдруг посмотрела на следователя и умолкла. Затем, повернувшись лицом в угол, опустилась на колени, стала быстро креститься и отбивать поклоны. Открыв глаза, Андрей с минуту смотрел на кланяющуюся фигуру перед его столом, не поняв сразу после короткого сна, где он и кто это.

- Долго молиться будете? - вскочил он. - Здесь не церковь! Да знаете ли, что вам будет за отпирательство? - Старуха продолжала кланяться, и Андрей незаметно для себя перешел на крик: - Хватит, слышите, что я говорю, хватит притворяться! Вот отправлю в тюрьму, тогда поймете, что к чему!..

Дверь открылась, и в комнату вошел Золотухин. В первое мгновение он буквально застыл - настолько удивительная картина открылась ему: стоящая на коленях спиной к столу старуха, беспрерывно отбивающая поклоны, и возвышающийся над ней Андрей, красный, беспомощный. Никита быстро подошел, склонился над старухой.

- Вставайте, бабуся, вставайте. - Усадив ее на стул, налил в кружку воды из графина. - Вот выпейте и идите себе тихонько домой. Там и помолитесь спокойно. Идите, бабуся, идите...

Проводив старуху в коридор, он вернулся к ошарашенному Андрею.

- Ну, товарищ помуполномоченного, опять не тем методом работаете? Никита усмехнулся. - Сколько раз я тебе говорил, что чекист никогда не должен на допросах повышать голоса даже с врагом. Спокойствие и уверенность - знаешь, как этого контра боится? А тут ты даже не с врагом дело имеешь, с рабочим человеком...

- Как же - с рабочим, - буркнул Андрей. - Она саботажница настоящая. Так и не говорит, кто к ней того типа привел.

- Нет, она наш, пролетарский человек. Только темный, забитый жизнью и религией. Это понимать нужно, чекисту особенно. Надо отличать настоящего врага от человека, который заблудился по неразумению, но нутром наш. Понял? А то так мы можем знаешь каких дров наломать! Нам Советская власть доверила большие права, и мы должны ими пользоваться осторожно, с умом.

- Уж когда дрова рубят, щепки обязательно бывают...

- Как это щепки, какие щепки! - не на шутку рассердился Никита. - Да ты соображаешь, что говоришь? Ишь какой - щепки!.. С людьми ведь дело имеем, с живыми. И к каждому нужно подходить очень осторожно. Добрым тоже нельзя быть, но это когда мы до конца уверены, что перед нами настоящая контра. Я считаю, чекисты и есть те люди, которым рабочий класс доверил отделять правых от виноватых. И не только беспощадно бороться с врагом мы должны, но и видеть, кто просто ошибся, воспитывать их. А ошибиться сейчас ох как легко - вишь катавасия какая кругом! Тут многие, кто послабее, голову теряют, только смотри... На кого ты кричал-то? На старушку, вдову портного. Может, ты ее так своим криком запугал, что она со страху все и позабыла, ведь ей небось уж за семьдесят. А может, и другой кто ее раньше припугнул... Не знаешь? Вот-вот... Что-то не усвоил ты того урока как следует. Помнишь еще хоть?..

Андрей опустил голову. Никита напомнил ему об одном из его первых шагов в ЧК.

Буквально через неделю после того, как он стал помощником уполномоченного, его и Золотухина срочно вызвал Лесов.

- На станции Брендино из трех вагонов исчезло зерно, предназначенное для отправки пролетариям Петрограда, - сказал председатель губчека. - О значении хлеба для революции говорить не буду - и так все понимаете. Возьмете у железнодорожников дрезину и срочно туда...

За двое суток они с несколькими красноармейцами облазили станцию и ее окрестности, опросили всех, начиная с начальника станции и кончая стрелочниками и обходчиками. Пустые вагоны стояли в тупике, сиротливо зияя раскрытыми дверями, - часовой, стоявший около них, был убит. Железнодорожники в один голос утверждали, что ничего не видели и не слышали, даже, мол, не знали, хлеб ли в этих вагонах или что другое.

- Ну уж, что хлеб там, наверняка знали, - твердо заявил Никита после допроса. - Крутят граждане что-то.

- А я думаю, надо вызвать начальника станции и его помощника и припугнуть: дать два часа на раздумье, а если не скажут, расстрел, сказал Андрей.

- Крут ты, братишка, больно. Знаешь, как это называется? Самоуправство! Ведь если они ничего не знают, а ты их кокнешь, то, во-первых, невинные люди пострадают, а во-вторых, ты все равно дело не сдвинешь.

- Ну а если скажут с испугу? К тому ж я ведь только пригрозить хотел расстрелом.