Два крепких орешка для Золушки

Наталья повесила трубку, обернулась ко мне и выдохнула:

— Дела-а-а…

Мне показалось, что она потеряла ориентацию, иначе зачем бы ей вливаться в поток людей, спешащих к входу в метро. С большим трудом я оттащила ее в сторону, ибо активно сопротивлялась не только она, но и ее невольное окружение. Каждый считал своим долгом меня толкануть, а то и отпихнуть. Сдалась Наташка только после того, как я ей доверительно сообщила, что в ногах правды нет, нам с ней лучше присесть. И не куда-нибудь, а на сиденья ее личной автомашины. Наташка остановилась, сосредоточенно кивнула, тряхнула головой, словно сбрасывая наваждение, и пошла наперекор общему движению. Ее не трогали, ибо она на ходу требовала не делать из нее полную идиотку.

К машине мы подошли четким строевым шагом. Заминки с поиском ключей не возникло. Подруга просто протянула за ними руку, а я тотчас выудила их из ее сумки, даже не перепутав со своей.

— Жив? — спросила я, после того как мы тронулись с места.

— Более-менее. С явным креном в «менее». Слушай, давай заедем в какое-нибудь кафе. Никаких излишеств, просто кофе и пара пирожных. Нам еще Елизавете звонить, вот из кафе и позвоним. О! Кажется, подходящая забегаловка. И народа мало…

После трех креманок мороженого Наталья слегка оттаяла и перестала зябко передергивать плечами. А я, уминая не помню какое по счету пирожное, пришла к выводу — жизнь все-таки хороша. Пока в нее не вплетаются плохие новости.

А посему лучше бы мне их не знать. И только решила убедить в этом Наташку, лениво прицеливающуюся к облюбованной корзиночке, как она выдала:

— Владик попал на большие деньги. Избили до такой степени, что загремел в реанимацию. Состояние полусмерти. Я так поняла, что утром он ушел из дома совершенно трезвый, а через три часа его последней жене позвонили и пригласили полюбоваться на то, что от него осталось. Иными словами — наглядная агитация. Бабе предложено выплатить его долг, иначе она будет вторым сапогом к своему муженьку. Два сапога, как известно, пара. Вначале бедняжка ошибочно приняла меня за кредитора. Сразу начала рыдать и истерично вопить, что ей не удастся собрать сто пятьдесят тысяч долларов, на коленях просила отсрочку хотя бы на несколько дней. Ведь часть денег Владик уже отдал. Неужели правда стояла на коленях? Словом, надеялась, что Владу полегчает, он немного осмыслит свое плачевное состояние и почувствует тягу к здоровой жизни. Тогда она сразу продаст его квартиру. Лишь бы нотариус оформил генеральную доверенность. Представляешь, какая ответственность на меня свалилась? Каюсь, пережила искушение удовлетворить ее просьбу, только бы она с коленок поднялась и блажить перестала. У меня даже ухо заложило. Но я все-таки озвучила ей другую благую весть: она ошибается, с кредиторами я и рядом не стояла. Поняв, что ошиблась, эта баба тут же на меня наорала. Ты даже не представляешь, куда она меня послала. Ир, честное слово, я в первый раз так растерялась. И ведь даже не спросила у меня, кто я такая и по какому поводу звоню, а когда попыталась выяснить, в какую больницу отвезли Владика, опять облом — завопила, что это не мое дело. Я просто вынуждена была согласиться. В конце концов мы с тобой и вправду никакого отношения к этой истории с избиением Владика не имеем… Иришка, ты что, подавилась? Тебе плохо?

— Нет. Мне хорошо. Вернее, было хорошо до твоего рассказа, — шамкая, ответила я и сделала очередной вывод: пирожное, прежде чем проглотить, тоже надо жевать. Оглядевшись вокруг, искренне позавидовала веселой компании молодежи, сидевшей в укромном уголку кафе. Взрывы искрометного хохота говорили сами за себя: если и есть у ребят проблемы, то достаточно мелкие и решаемые. Вернувшись взглядом к остаткам Наташкиной корзиночки, я мрачно посоветовала ей не глотать кондитерское изделие целиком. И рассудив, что она предупреждена, а следовательно, защищена, сразу же сообщила: к сожалению, мы с ней как раз имеем отношение к резкому ухудшению здоровья Ольгиного братца. Только мне самой еще непонятно, то ли оно прямое, то ли косвенное. По-видимому, денежный вопрос у Владика в последнее время резко обострился и встал ребром. Смерть родной сестры позволяла решить его по существу или уговорить кредитора сдвинуть сроки расплаты до момента вступления в права наследства. Ольгина квартира — выгодный объект для продажи.

Наташка слушала меня внимательно, буквально смотрела мне в рот. Я сразу и не поняла, что ее больше расстроило: наше прямое либо косвенное отношение к травмам Влада или мое спонтанное и агрессивное нападение на остатки ее корзиночки. Впрочем, я слизнула только верхушку. «Интересно, зачем?» — мелькнул рациональный вопрос. Мысль о еде вызывала отвращение. Оно тут же и проявилось на моем лице. Я торопливо отодвинула от себя тарелочку подруги. Наташка молча проследила за моим жестом доброй воли и удрученно сказала: