Два лебедя

Вся церемония бракосочетания прошла передо мной, как в тумане. Но я держался молодцом, был приветлив и когда надо, улыбался в ответ. Да, я был немногословен, но выглядел умно. И никто из гостей не заметил моей угловатости и скованности. Наоборот, я всем понравился своей скромностью и независимостью.

Сразу после регистрации гостей повезли на автобусе на Ланское шоссе, где Верочкины родители сняли под свадьбу громадную столовую.

Когда я приехал туда с Верочкой, от родственников и знакомых зарябило в глазах. Тут были заведующие магазинами, товароведы, мясники и даже декан электротехнического факультета. Они пришли поздравить Верочку с этим незабываемым торжеством. Но пришли они не с пустыми руками, потому что всем им нужны были телефоны, которые никак невозможно было получить без Капитолины Владимировны. Отсюда и дорогие подарки, ароматные закуски и редкие вина на столах, и бесчисленные букеты роз в корзинах.

И в это время закричали: «Горько!» Мы с Верочкой поднялись и поцеловались. Мне было хорошо и легко с ней. Я верил, что эта избалованная и капризная девочка поможет мне пройти девять кругов Ада. А гости пили, закусывали и дружно кричали: «Горько!» Потом мы пошли танцевать и с обоюдного согласия незаметно ушли. И вскоре оказались одни в громадной постели. Мне вновь предстояло ее раздеть, теперь на правах законного мужа. А потом мы занялись любовью. И я возрождался раз за разом, настолько она была сладостна как женщина, и я был ненасытен как мужчина. Праздник получился настоящим. Я не знал до Верочки женщин. Поэтому наш медовый месяц продолжался несколько лет. И теперь я с гордостью могу сказать о себе, что женщина нужна была мне каждый день в течение моей долгой и счастливой жизни.

Утром я проснулся рано. Верочка сладко спала. Я прислушивался к ее легкому дыханию, боясь пошевелиться. Мне не спалось. Уже тогда я понимал, что Верочке будет со мной несладко и что мне не обойтись без ее любви. Она стала моим ангелом-хранителем. И я решил ничего не говорить ей о своем недуге. Только так мой праздник мог стать праздником согласия и любви.

Меня до сих пор не покидали мысли о необычном сверлении. И я невольно связал сверление в голове и все последующие изменения, которые произошли со мной, с первой нашей любовной встречей. Наверно, если бы Верочка Клюге не полюбила меня, необычного сверления в голове могло и не быть. И тогда не было бы ни спора с самим собой, ни девяти кругов Ада. Но искать причину этого явления следовало в прошлом. В этом я полностью согласен был с господином Вельзендом. А так как надо было с чего-то начать, я стал вспоминать свои вообщем-то счастливые школьные годы…

Глава шестая

Смех на палке

В шестом классе я подружился с Анатолием Породиным. Нашему сближению способствовал велосипед, который купил отец на день моего рождения. Велосипед был взрослый. Ни у кого на Камской улице не было такого великолепного велосипеда. Даже у Породина, хотя его отец, дядя Миша, служил коком на пароходе и ходил в море. Скоро я научился ездить на велосипеде под рамой. И Породину тоже дал попробовать. С этого дня и началась наша дружба.

Как-то Анатолий пригласил меня к себе в гости. В тот день у него дома никого не оказалось. Жил он с родителями и сестрой Катей в двухкомнатной квартире тоже на Камской улице. Мы разделись в прихожей и прошли на кухню. Я подумал, что Анатолий хочет меня чем-то удивить. Так и оказалось. Породин на моих глазах спустил штаны и достал свою крайнюю плоть.

– Ты никогда не пробовал? Приятная штука! – сказал он и начал сам себя гладить. Плоть его поднялась, а он знай наяривает.

Сейчас я понимаю, почему это произошло. Тогда о сексе запрещено было говорить. Народ пребывал в этом вопросе в большом неведенье. А детвора, проявляя нездоровый интерес, занималась онанизмом или, как написано в Библии, детским грехом. Эта дурная привычка жила на улице и передавалась мальчишками из поколения в поколение.

Мне было интересно. Я достал свою пипирку, которая на глазах выросла. И хотя моя плоть была гораздо толще, чем у Породина, головка члена не открывалась, чему мешала сросшаяся кожа. Посрамленный, я спрятал пипирку в штаны и пошел домой.

Спать я лег рано. И все думаю о пипирке. Как же так, у всех открывается, а у меня нет? Все уже давно спали. Мать спала одна за шкафом на большой двуспальной кровати (отец был в отъезде), сестра спала на диване, младший брат – на раскладушке. Он спал один, потому что еще писался в постель ночью. Я лежал у стены на односпальной кровати и не мог уснуть. Все трогал пипирку. Матери я ничего не сказал о своем недуге. Тема была слишком туманная. А потом плоть моя поднялась, и я начал кожу на головку натягивать. Было невыносимо больно, кожа полопалась во многих местах, но головка открылась. Я испытал настоящую радость. Теперь и у меня с хозяйством все стало, как у людей. Я попытался повторить движения Породина, но кожа кровоточила, вызывая сильную боль.