Два памфлета

Если читатель верит, что фракция, которую я описал, существует – фракция, правящая в соответствии с личными предпочтениями членов двора вместо того, чтобы править в соответствии с духом народа. Верит, что эта фракция, стремясь подорвать основания нашей свободы (по крайней мере, пока что), ослабляет исполнительную власть, уничтожая наш международный престиж и сея внутреннюю смуту. Он поверит также, что единственным средством против этой фракции может быть только крепкое объединение политиков, поддерживаемое основной массой народа. Народ увидит необходимость политикам снова начать ориентироваться на общественное мнение, необходимость вернуть государство к его изначальным принципам. Но прежде всего он попытается не дать Палате общин превратиться в нечто противное ее характеру. Ради ее же блага он попытается не дать ей стать зависимой от других, но сделать ее зависимой от себя самого, насколько это вообще возможно. Для Палаты общин «свобода» и есть служение народу (подобно подчинению Божественному закону). Ибо если Палата однажды перестанет следовать этому естественному, рациональному и либеральному принципу служения, презрев единственное основание собственной власти, она должна будет искать поддержки в никчемной и неестественной зависимости от чего-то иного. Когда же посредством наличия связей с собственными избирателями будет восстановлено изначальное достоинство Палаты, она начнет лишаться этой зависимости, с презрением отбросив все ложные знаки законной власти, которые ее позорили. Тогда она вернется к своей прежней задаче контроля. И не потерпит того зла, что давит страну, – людей без поддержки, без сторонников, без связей, без доверия, управляющих всеми ветвями власти.

Когда она сама усвоит этот урок, она сможет преподать его двору, а именно: подлинный интерес правителя состоит в том, чтобы иметь всего одну администрацию, и что составлена она должна быть из людей, поддерживаемых страной, а не мнением фаворитов. Именно такие люди будут верно и преданно служить суверену, ибо тот факт, что он избрал их, основываясь на указанных принципах, будет доказательством их добродетели. И они будут служить ему эффективно, ибо к силе исполнительной власти они прибавят вес общественного мнения. Они будут служить своему королю с достоинством, ведь никогда не смешают его имя собственными частными ошибками. Вот так – плюс-минус человеческий фактор – должны вести себя министерства, отчитывающиеся перед Палатой общин, которая, в свою очередь, отчитывается перед избирателями. Но если победят другие представления о работе власти, то проблемы будут расти. Расти до тех пор, пока не выльются в ужасы гражданской смуты или пока не обретут свой вечный покой в деспотизме.

Замечания о политике союзников по отношению к Франции (1793)

Так как, насколько я понимаю, предложенный манифест должен объяснить всему миру общий замысел плана по контролю над великим королевством и посредством этого контроля, возможно, навсегда определить судьбу Европы, то его следует обдумать как можно серьезнее, учтя время его создания, положение тех, кому он адресован, и его предмет.

Что касается времени (по моему скромному мнению), то я сомневаюсь, не слишком ли уже сейчас не подходящее время для любого манифеста о будущей французской власти – и вот почему: сейчас (во время нашего решающего наступления) Франция находится в состоянии хаоса и разрухи. А такого рода манифесты обычно выпускают, когда армия суверена вторгается на чужую землю и, заставляя признать себя властью, угрожает тем, кого хочет напугать, и обещает тем, кого хочет переманить на свою сторону.

Что касается возможных наших сторонников, то после тулонских событий нет сомнений в том, что создаваемая нами партия обязана четко заявить, что в основе этого государства должна находиться королевская власть.

Что же касается угроз, то, как мне кажется, ничто не может унизить суверена в глазах общества больше и превратить его поражения в позор быстрее, чем угрозы, произнесенные в решающий момент. А потому второй манифест герцога Брауншвейгского был опубликован в самое неподходящее время. Однако хотя угрозы, выраженные в его манифесте, и были несвоевременны, они были верны. Необходимо было предотвратить грядущие преступления и нависшие беды. Но ныне все то, что могли бы предотвратить угрозы, уже свершилось. Пришло время наказывать и мстить – и пусть никто этого не забывает! Однако наказание обидчиков не будет менее тяжелым или менее примерным оттого, что мы не станем бросаться угрозами, не имея еще возможности их исполнить. С другой стороны, замолчать те ужасные преступления, что вершились во Франции, не показывая стремления отомстить, значило бы автоматически их одобрить, тем самым став соучастниками этих гнусностей, которые невозможно повторить и о которых нельзя думать без содрогания. Как по мне, то пока что единственным правильным шагом было бы полное молчание.