Два солдата из стройбата

В свой срок он вернулся и снова стал работать в своей кузне. В казарме бывал редко, приходил только ночевать; бывало, что и не приходил, видно, спал возле горна на кожаном диване – свободный статус ему это позволял. Место Петрова в казарме было через два прохода от места Итунина; как-то перед отбоем кузнец замешкался перед своей койкой, готовясь запрыгнуть на второй ярус, и Петров увидел, что его плечи и спина, не закрытые тканью майки, сплошь покрыты одним гигантским синяком. Волна жалости и сострадания накрыла Петрова, и сердце его мучительно сжалось от боли. Он поспешил лечь в койку, шепча про себя проклятия неизвестно кому.

Однажды на утренней поверке прапорщик Васильев опять придрался к Итунину, – прицепился к его не очень чистым сапогам. Степень загрязнения сапог кузнеца была вовсе незначительной, но прапорщик представил дело так, будто Итунин – неряха из нерях и всем видом своим настолько позорит передовую во всех отношениях роту, что не наказать его за это попросту невозможно. Поэтому он на виду у всех влепил кузнецу наряд вне очереди и отправил его на позорную работу – мыть казарменный туалет. Итунин нехотя поплёлся к месту исполнения наказания. «Мы таких солдат на параше ломали и будем ломать», – злорадно сказал ему вслед довольный прапорщик. Всем остальным было приказано разойтись, и служивые разбрелись по казарме в ожидании команды на построение к завтраку.

Прапорщик Васильев, между тем, заглянул в туалет. Итунин усердно драил шваброй щербатый кафельный пол. Прапорщик демонстративно встал перед кузнецом и стал с показным интересом наблюдать за его действиями. Эта комедия длилась несколько минут; двое-трое солдат, оказавшихся в это время в туалете, поспешили поскорее покинуть его. Прапорщик, сложив руки на груди, стоял перед Итуниным. Вдруг из кармана рабочей куртки кузнеца выглянул маленький серый мышонок, спустился по его ноге вниз и ступил на пол туалета. Васильев остолбенел. Итунин хотел подобрать мышонка и водворить на место, но прапорщик опередил его. С выражением невыносимой гадливости в глазах он проворно подскочил к мышонку, изловчился и изо всех сил шарахнул его каблуком сапога! Раздался лёгкий хлопок, как будто бы лопнул маленький воздушный шарик, и на только что вымытом кафеле пола расползлось жуткое кровавое месиво. Кузнец начал медленно покрываться привычными багровыми пятнами. У прапорщика в лице появилось плаксивое выражение, как бы говорящее о невыразимом сожалении по поводу гибели ни в чём не повинного мышонка. «Надо бы купить мышеловки…», – сказал он вслух. Эти слова словно пробудили застывшего в недоумении Итунина. «А ведь ты – пидор, товарищ прапорщик…», – с невыносимою горечью сказал кузнец. Шагнув к своему командиру, он сгрёб его за шиворот, развернул и изо всех сил ударил головой о настенное зеркало. Удар несколько смягчили расположенные перед зеркалом умывальники, но всё равно он был настолько силён, что зеркальное стекло с шумом треснуло, и лицо прапорщика обильно протекло кровью. На шум в туалет вбежало несколько солдат. Картина, увиденная ими, была ужасной: Итунин колотил и колотил прапорщика головою о зеркало, которое уже в нескольких местах было покрыто густыми подтекающими пятнами крови, и всё никак не мог остановиться. Наконец он оттащил его от зеркала и, развернув со значительно большим усилием, чем того требовало реальное действие, сунул окровавленною головою в парашное очко. Вода в параше сделалась розовой. Итунин спустил воду и вышел из туалета…

Прапорщика Васильева с того дня в части больше никто и никогда не видел. Итунин угодил в дисбат, и Петров очень горевал о потере друга. Он долго не забывал его; и к месту и не к месту всплывали иной раз перед его мысленным взором воспоминания: вот Итунин весело долбит звонким молотом по наковальне, заваривает чифирь, задумчиво смолит цыгаркою в темноте морозной курилки, нежно смотрит на фотографию любимой жены… «Привыкли мы ломать сильного человека, – горько думает Петров, – а слабые, мелкие людишки мечтают возвыситься за счёт великанов. Легко же этой человеческой породе даётся разламыванье железных «карандашей»! Впрочем, сила ведь не в железе. Сила в любви к мышонку…» Так думает Петров и порой сильно сомневается в правильности своих мыслей…

Глава 12. Мгла