Два солнца

Пожилой хирург, заставлявший соискателя наклоняться то в одну, то в другую сторону, почему-то медлил с вердиктом и вдруг спросил:

– Молодой человек, в детстве травмы у вас были?

Марк даже растерялся: у кого ж их не было?

– У вас деформация позвоночника. Сделайте еще рентген, но вряд ли он покажет что-либо, чего не вижу сейчас я. Сожалею, но летное отделение для вас закрыто.

«Какая деформация? Откуда?» – Марк был ошарашен.

«Я же здоров, здоров и силен – “гезунтунштарк”» – всплыло вдруг из глубин памяти слышанное в детстве.

– Да не волнуйтесь, в остальном вы совершенно здоровы, деформация незначительна. Если для вас так принципиальна авиация, вы вполне можете претендовать на место в технической школе.

Жизнь, конечно, не закончилась, но… Марк уныло брел по улице. «Эх, был бы сейчас рядом Санька…» – поддержки друга ему частенько не хватало. Тот сказал бы что-то вроде: «Сокол! Крылья-то не складывай раньше времени!» Марку даже показалось, что он услышал Санькин голос. Пришлось энергично тряхнуть головой, прогоняя странное наваждение.

И все же – как это могло получиться? Ведь он чувствует себя совершенно здоровым.

Зато отец сразу понял, откуда проблема:

– Говорил тебе, сто раз говорил и показывал, как правильно груз брать! Забыл, как спина болела, когда мастерские ремонтировали в Марьиной роще?

В который раз отец был прав. Конечно, Марк и не вспоминал о таком пустяке. Да и на то, что спина изредка ноет, внимания совсем не обращал.

– А может, ты в Москве где-нибудь сможешь учиться? – В голосе Ани были и сочувствие, и надежда.

– Ох и сестрица у меня! И это ты называешь поддержкой… – Ее бесхитростность даже развеселила Марка.

Первый шок прошел, и он мог теперь рассуждать спокойно: «Технику я люблю? Люблю. А ковыряться в приборах? Еще бы! Физику знаю? Лучше всех в классе! Зря, что ли, в Политехническом пропадал?»

В этом московском музее экспонаты манили и завораживали, а самой притягательной стала радиотехническая выставка. При каждом удобном случае Марк стремился послушать и лекции.

А позвоночник что? Его, может, и вылечить получится. И вправду, не отказываться же совсем от мечты из-за первой неудачи. Нет, не таковы Марецкие!

– Ну, Анюта, самолет починить – это не машинку твою швейную наладить, так ведь?

– Вот это уже хорошо, уже молодец, – нахваливал Яков Михайлович, – нечего сдаваться, когда судьба решается.

Взяв в Осоавиахиме направление в Ленинградскую военно-техническую школу ВВС РККА, Марк отправился в бывшую столицу – колыбель революции.

* * *

Итак, оставалось сдать экзамены, Марк волновался, но почему-то был уверен: он пройдет, совершенно точно пройдет. Иначе и быть не могло.

Военно-техническая школа располагалась в бывших зданиях Второго кадетского корпуса на улице Красного Курсанта (Большой Спасской). Напротив – Пехотные курсы в помещении, где ранее было топографическое училище, а дальше тянулись прежние казармы Дворянского полка, ныне – Военно-теоретическая школа КВФ.

Страна тогда нуждалась в квалифицированных военных кадрах: в первую пятилетку полным ходом шло перевооружение армии, нужно было осваивать новую технику. Стоя в очередной раз на Троицком мосту, Марк надеялся, что его призвание – именно в этом.

«Уговариваешь себя? – Задав себе прямой вопрос, Марик грустно усмехнулся, но уверенно ответил: – Да что уговаривать? Решено уже. И все правильно!»

Экзамены были сданы блестяще, и он стал «красным курсантом», а питерские казармы бывшего Кадетского корпуса сделались на несколько лет для него родным домом.

* * *

Ленинград открывался Марку по-разному: четкая планировка, помпезность зданий придавали городу надменность и серьезную величавость – но именно это и привлекало юношу. Питерцы тоже казались приветливыми, но сдержанными (хотя потом он смог убедиться, что и здесь публики хватает разной). Но все же веяло от города какой-то холодностью (а может, это просто свежий балтийский ветер?). Во всяком случае, так ощущал город Марк.

Москва с ее безалаберной круговертью улиц и веселой неразберихой была гораздо ближе южному темпераменту Марецкого. Тем не менее все увольнительные он проводил в музеях и на улицах – и как бы впитывал культурную атмосферу великого города.

С наступлением тепла можно было выбраться на пляж, и желательно за город, туда, где воды Финского залива обрамляли светлые песчаные пляжи.

В Сестрорецк – признанный буржуйский, а теперь пролетарский курорт – его вытащил Валера, приятель-ленинградец, убеждая, что ни один пляж в окрестностях Питера не сравнится с этим местом. Валерий оказался прав: высадившись на станции, украшением которой было здание вокзальчика с крытой галереей, тянувшейся к самой зоне отдыха, ребята, немного пройдя вперед, как будто оказались в сказке. Выросший на море Марк никогда не видел подобной красоты: сосновый бор оканчивался длинной прибрежной полосой песка, а между ними высился необычный – да просто волшебный! – деревянный дворец курзала, перед которым раскинулась эспланада с извилистыми дорожками и клумбами.

– Ничего-о себе-е… – «Прости, Арабатская стрелка. Сейчас преимущество не на твоей стороне».