Два вампира (сборник)

— Люди современного тебе мира, мира конца двадцатого столетия, никогда не переставали верить в Него. Дело в том, что они ненавидят Его, они негодуют на Него; они озлоблены на Него. Они считают... они считают...

— Считают себя превыше Его,— спокойно произнес я, со всей остротой понимая, что сейчас он говорит те же слова, которые я говорил Доре.

— Да,— сказал он.— Да, ты считаешь себя превыше Его.

— И ты тоже.

— Да. Я не могу продемонстрировать населяющим ад Его раны. Это вряд ли убедило бы их, этих жертв, этих скорбящих, негодующих страдалиц, вынесших боль, которую Ему не представить. Я могу лишь сказать им, что это отцы-доминиканцы Eго именем заживо сожгли их тела, считая их ведьмами. Или когда их семьи, кланы и деревни истреблялись испанскими солдатами, то это было нормально, потому что на знамени, которое люди несли в Новый Свет, было Его изображение с кровоточащими руками и ступнями. Ты думаешь, это заставит кого-нибудь покинуть ад, чтобы выяснить, почему Он позволил такому случиться? И позволит другим душам, вознестись без единой капли боли?

Если бы я начал их обучение с этого образа — Христос умер за тебя,— сколько, по-твоему, времени ушло бы на обучение души в аду?

—Ты не сказал мне, каков ад и как ты проводишь там обучение.

— Я делаю это по-своему, могу тебя заверить. Я поставил свой престол над Его Престолом — как выражаются поэты и интерпретаторы Священного писания,— ибо знаю, что для того, чтобы душа попала на небеса, никогда не требовалось страдания, что полное понимание и приятие Бога никогда не требовало поста, бичевания, распятия, смерти. Я знаю, что человеческая душа превзошла природу, и для этого душе понадобилось лишь научиться ценить красоту! Иов был Иовом до того, как страдал! И оставался им после! Чему такому страдание научило Иова, чего он не знал раньше?

— Но как ты обставляешь это в аду?

— Я вовсе не начинаю с рассказа о том, что человеческий глаз одинаково отображает для Него совершенство творения, когда с ужасом смотрит на изувеченное тело и мирно взирает на сад.

И Он настаивает, что все дело в этом. Твой Сад Зла, Лестат,— вот его версия совершенства. Все это развилось из одного и того же семени, и я, Мемнох-дьявол, с моим недалеким ангельским разумом, не в состоянии это уразуметь.

— Тогда как же ты борешься с Ним в аду и отвоевываешь небеса для проклятых? Как?

— Что, по-твоему, представляет собой ад? — спросил он.— У тебя достаточно было времени, чтобы на этот счет появились какие-то соображения.

— Прежде всего это то, что мы называем чистилищем,— сказал я.— Никто не избежит искупления. Я понял это из твоего спора на поле брани. Итак, какие страдания должны принять души в аду, чтобы их безоговорочно аттестовали для небес?

— И какие же, по-твоему, должны они принять страдания?

— Не знаю. Мне страшно. Мы собираемся отправиться туда, верно?

— Да, но мне хочется узнать, чего ожидаешь ты.

— Я не знаю, чего ожидать. Я знаю, что существа, лишившие других жизни — как я,— должны пострадать за это.

— Пострадать или заплатить?

— А есть какая-нибудь разница?

— Ну, допустим, тебя представился бы случай простить Магнуса, вампира, втянувшего тебя во все это. Предположим, он нетал бы перед тобой и сказал: «Лестат, прости меня за то, что я вырвал тебя из привычной человеческой жизни и поместил вне природы, заставив пить кровь, чтобы жить. Делай со мной что пожелаешь, но только прости меня». Как бы ты поступил?

— Ты выбрал плохой пример,— сказал я.— Наверняка я бы его простил. Магнус не ведал, что творил. И вообще, мне на него наплевать. Он был сумасшедшим. Чудовищем Старого Света. Он повиновался какому-то извращенному, обезличенному рефлексу. Я даже не думаю о нем. Мне до него нет дела. Если ему и надо просить у кого-то прощение, пусть просит его у смертных, которых он убил в течение жизни.

В его башне было подземелье, заполненное трупами молодых мужчин, внешне напоминавших меня,— тех, что он приводил туда, очевидно, для испытания и потом убивал без всякого посвящения. Я все еще помню их, груды молодых тел, все со светлыми волосами и голубыми глазами. Молодые люди, лишенные энергии и самой жизни. Прощение он должен получить от всех тех, кого лишил жизни тем или иным способом,— ему придется заслужить прощение каждого из них.

Я снова начал дрожать. Этот признак гнева был мне хорошо знаком. А какой гнев испытывал я много раз, когда прочие обвиняли меня в дерзких нападениях на смертных мужчин и женщин. И детей. Беспомощных детей.

— А ты? — спросил меня Мемнох.— Что, по-твоему, необходимо тебе, чтобы попасть на небеса?

— Думаю, достаточно будет того, что я на тебя работаю,— произнес я с вызовом.— По крайней мере, это вытекает из твоих слов. Но ты не открыл мне в точности, чем занимаешься! Ты рассказал мне только историю сотворения и страстей, твоего пути и Его пути, ты описал свое противостояние Ему на земле, и и могу представить себе последствия такого противостояния — мы оба сенсуалисты, мы оба верим в мудрость плоти.

— Аминь.