Два вампира (сборник)

— Отец действительно не знал правды,— сказала Дора.— И так никогда и не узнал. Потому что его мать держала все в тайне. Микки был дядюшкой отца, а мне рассказали о нем родственники моей матери — Терри. Насколько я помню, суть вот в чем. Моя бабушка со стороны отца была богатой женщиной и владела большим красивым особняком на Сент-Чарльз-авеню.

— Да, я знаю этот дом. Роджер встретил там Терри.

— Все правильно. Но в молодости бабушка жила в бедности. Ее мать, как и многие ирландки, служила горничной в Садовом квартале. А дядюшка Микки был одним из тех веселых, беззаботных и легкомысленных людей, которых никто не принимает всерьез и которым совершенно наплевать на то, что о них думают окружающие.

 Отец понятия не имел о том, какую жизнь вел его дядюшка. Мама рассказала мне обо всем, чтобы показать, каким глупцом был отец, и объяснить, что его напускная важность ровным счетом ничего не стоила, поскольку на самом деле он происходил из самых низов общества.

 — Понимаю.

 — Отец очень любил дядюшку Микки — тот умер, когда отец был еще мальчишкой. У дядюшки Микки были волчья пасть и стеклянный глаз. Я помню, как отец показывал мне его фотографию и рассказывал историю о потерянном глазе. Дядюшка Микки обожал фейерверки. И вот однажды, когда он в очередной раз забавлялся ими, одна из жестянок неожиданно взорвалась и попала ему прямо в глаз. Такова была версия отца, и я долго в нее верила. Дядюшку Микки я видела только на фотографии, поскольку и он, и бабушка умерли еще до моего рождения.

 — Все правильно. А позже родственники матери рассказали вам совсем другую историю. Так?

 — Мой дед со стороны матери был полицейским и отлично знал семью Роджера. Знал, что его отец был горьким пьяницей и дядюшка Микки тоже, хотя и в меньшей степени. В молодости Микки крутился среди букмекеров, работал так называемым «жучком», то есть добывал сведения о лошадях перед скачками. И вот однажды он утаил ставку, иными словами — присвоил деньги, которые должен был поставить на лошадь. К несчастью, лошадь выиграла...

 — Я слушаю вас, Дора.

 — Повторяю, дядюшка Микки был тогда еще очень молод. Можете себе представить, как он испугался. В общем, он сбежал и укрылся в баре «Корона» в районе Ирландского канала

 — На Мэгазин-стрит,— уточнил я.— Этот бар существует там уже много лет — не меньше ста, наверное.

 — Люди букмекера, его верные прихвостни, заявились в бар и уволокли дядюшку Микки в подсобные помещения. Дед видел все собственными глазами. Он тоже был в баре, но сделать ничего не мог. Никто не мог. Да никто и не стал бы вмешиваться — не осмелился бы рискнуть. Но дед все видел. Они избивали Микки, пинали его ногами, сильно повредили ему верхнюю челюсть — вот почему впоследствии, он так невнятно говорил.

В конце концов они выбили ему глаз. Мало того, они отшвырнули выбитый глаз в другой конец помещения и раздавили его ногами. Сколько бы раз дед ни рассказывал эту историю, он не уставал повторять: «Дора, глаз можно было бы спасти, если бы эти парни его не раздавили. Они растоптали его своими остроносыми ботинками».

Дора замолчала.

— И Роджер никогда не слышал эту историю? — спросил я.

— О ней сейчас не знает ни одна живая душа,— ответила Дора.— Кроме меня, конечно. Дедушка умер. Насколько мне известно, из всех, кто был свидетелем того случая, в живых не осталось никого. Дядюшка Микки умер в начале пятидесятых. Роджер очень любил дядюшку и часто брал меня с собой, когда навещал его могилу. Папа говорил, что, несмотря на стеклянный глаз и голос, звучавший как из бочки, дядюшку Микки любили все. То же самое говорили мне и родственники матери. У него было доброе сердце, что делало его всеобщим любимцем. В конце жизни он служил ночным сторожем и снимал комнаты на Мэгазин-стрит, как раз над булочной Баера. А умер в больнице от пневмонии, причем так скоропостижно, что никто практически даже не успел узнать о его болезни. Я уверена, что Роджер не знал правду о потерянном глазе дядюшки Микки. Будь ему известна эта история, он непременно мне ее рассказал бы.

Я сидел, обдумывая услышанное, а точнее, пытаясь нарисовать в своем воображении картину только что описанного происшествия. Разум Доры был накрепко закрыт, и мне не удавалось выудить из него хоть какие-то образы, но голос ее, когда она рассказывала о случае в баре, звучал совершенно искренне. Мне, как и любому, кто когда-либо гулял по знаменитой Мэгазин-стрит — этому памятнику временам расцвета ирландских поселений,— был хорошо известен бар «Корона». Приходилось встречаться и с бандитами в остроносых ботинках — такими же, как те парни, которые выбили и раздавили глаз Микки.

— Они наступили на него и буквально размазали по полу,— сказала вдруг Дора, словно прочитав мои мысли.— Дедушка не раз повторял: «Глаз можно было спасти, если бы они не растоптали его своими остроносыми ботинками».

 Какое-то время мы оба сидели, не произнося ни слова

 — Но это ни о чем не говорит и ничего не доказывает,— первым нарушил молчание я.

 — Это говорит о том, что вашему другу — или врагу — известны определенные тайны.