Двадцать лет в разведке

В этой атмосфере мрака и смятения мы не разглядели, что Сталин был единственным, кому была выгодна смерть Кирова, который пользовался в партии достаточно сильной поддержкой, чтобы оказывать ему сопротивление. Мы не заметили, что такая небрежность ОГПУ в охране высших руководителей партии была беспрецедентной. Мы не обратили внимания, что приговоры руководителям ленинградского ОГПУ были удивительно мягкими в сравнении с бессудной казнью ста четырех арестованных, которые были абсолютно непричастны к убийству, или шестнадцати коммунистов, из которых все, кроме трех человек, отрицали всякую осведомленность о «заговоре». Что же касается руководителей ОГПУ, то они даже не были в тюрьме, их перевели на руководящую работу в концлагеря, то есть просто понизили в должностях.

От нашего внимания также ускользнула абсурдность попытки направить возмущение и гнев по поводу убийства Кирова на лидеров оппозиции. Киров был единственным членом Политбюро, на которого могла рассчитывать оппозиция как на последовательного сторонника политики примирения, которая давала им шанс вернуться в партию и участвовать в строительстве социалистического государства.

На базе приведенных фактов нельзя утверждать, что Сталин спровоцировал убийство Кирова. Хотя вполне возможно, что ленинградское ОГПУ проявляло халатность с молчаливого согласия Хозяина. Вряд ли он мог дать прямое указание на этот счет Ягоде, возглавлявшему тогда всесильное ОГПУ. Скорее, Ягода мог пожаловаться Сталину, что либерализм Кирова затрудняет работу ОГПУ по недовольным элементам в ленинградской партийной организации и создает трудности в организации его охраны. По распоряжению Кирова были освобождены из-под стражи несколько подозреваемых только потому, что против них не было достаточно доказательств. Вот и сейчас, например, в ленинградской партийной организации есть один молодой коммунист, близкий к Николаеву, который критикует политику партии и оправдывает терроризм.

Сталин мог дать весьма глубокомысленный ответ: «Если Киров настаивает, то пусть все так и остается…»

Последующие признания Ягоды о его деятельности как тайного сталинского отравителя и убийцы – возможно, единственные правдивые показания на процессе – создают уверенность в том, что он сделал бы необходимые выводы из такого замечания Сталина.

Такое объяснение непонятной халатности, проявленной ОГПУ в организации охраны инициатора политики примирения и единственного реального соперника Сталина в борьбе за власть после Троцкого, кажется мне вполне правдоподобным. Совершенно очевидно, что смерть Кирова явилась той вехой, которая отмечала начало конца коммунистической партии и наступление самой кровавой в истории контрреволюции. [Некоторые читатели неизбежно подумают, что этот мой вывод продиктован личной ненавистью к Сталину. В этой связи я хотел бы подчеркнуть, что независимый историк-социалист Борис Николаевский, пользующийся международным авторитетом, не имеющий оснований для личной неприязни к Сталину, пришел после глубокого изучения этого вопроса к точно таким же выводам. Информированные читатели знают, что я цитирую одного из самых эрудированных и беспристрастных историков революционного движения:

«Состоявшийся в феврале 1934 года съезд партии решил, что Киров должен стать ведущим партийным лидером, олицетворяющим новый курс партии. С учетом этого он должен был переехать из Ленинграда в Москву и возглавить основной политический отдел ЦК. Для Сталина это могло означать только одно – начало конца его эры…

Основную опасность для Сталина представляла угроза утраты контроля за партийным аппаратом, и Киров персонифицировал эту угрозу. Убийство Кирова и его последствия составляют одну из наиболее важных и одновременно самых темных и загадочных страниц в истории большевизма…

Одна вещь представляется несомненной: Сталин был единственным человеком, которому убийство Кирова принесло пользу. (Уолтер Дьюранти считает, что личная диктатура Сталина началась после убийства Кирова.) Теперь уже невозможно было ограничить его власть какими-либо правовыми или внутрипартийными нормами. И теперь Сталин начал подготовку к ликвидации своих оппонентов внутри партии, особенно тех, кто выступал за примирение и соглашение с демократиями…» (Журнал «Новый лидер», 23 августа 1941 года)]

Этот процесс был непонятен иностранным наблюдателям еще и потому, что, проводя политику кровавых репрессий внутри правящего режима, Сталин открыто не отказался от «политики примирения» в стране в целом. Наоборот, он использовал эту политику или ее видимость как прикрытие для систематического уничтожения партийно-государственных кадров, которые сопротивлялись установлению тоталитарной власти. Он должен был на кого-то опереться, и он нашел поддержку в широких слоях политически неискушенного населения. Наиболее символично эта ситуация отразилась в том, что к моменту торжественного провозглашения «самой демократической в мире» конституции наиболее способные ее авторы были брошены в тюрьмы без суда и вскоре расстреляны.