Двадцать третий пассажир

– Открой пасть! – заорал он на горничную, которой не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться, так как громила, стоявший у нее за спиной, еще сильнее надавил на ее плечевой сустав. Офицер засунул осколок стекла в рот горничной, который та открыла, чтобы закричать от острой боли. Лицо Шахлы исказилось от страха, но девушка старалась вести себя спокойно, насколько это было возможно с наполовину вывихнутым плечом.

По ее щекам струились слезы, из носа потекли сопли. Шахла жалобно застонала, когда офицер с проникновенным взглядом намотал пояс от купального халата вокруг ее головы и в качестве кляпа завязал узел перед ее ртом, лишив ее возможности выплюнуть осколок стекла. По знаку офицера рабочий ослабил свою хватку.

– Итак, еще раз сначала, Шахла. Ты можешь говорить «да». Ты можешь говорить «нет». Но ты не должна лгать. Если, конечно, не хочешь получить второй завтрак. – Офицер сжал свой кулак и поднес его к лицу Шахлы.

Шахла со стоном покачала головой. Как и Тиаго она поняла, что произойдет, если этот безумец еще раз ударит ее кулаком в живот и тем самым вызовет глотательный рефлекс, когда она, несмотря на кляп, попытается дышать через рот.

– Это ты нашла маленькую белую девочку? – начал офицер свой допрос.

Не колеблясь ни секунды, Шахла кивнула.

– Девочка все еще на борту?

Еще один кивок.

– В «Адской кухне», верно?

И на этот вопрос уборщица ответила утвердительно, точно так же как и на следующий:

– И ты получаешь много денег за то, что заботишься о ней?

– Хм-м-м!

Офицер, задававший вопросы, улыбнулся своему сообщнику и перешел на их родной язык, чтобы Шахла не могла его понять. В отличие от Тиаго, у которого были способности к языкам. Наряду со своим родным языком он мог читать и писать по-немецки, а также по-английски и по-французски. Да и голландский не был для него проблемой, ведь, будучи сыном дипломата, он в течение трех лет жил в Голландии.

– Я же тебе сказал, потаскуха сидит на золотой жиле, – сказал предводитель своему сообщнику. – В противном случае они не стали бы так сорить деньгами. Я вижу здесь уйму денег для нас. Наличными!

Верзила придурковато ухмыльнулся:

– Правда? И каков же твой план?

– Мы заставим эту суку отвести нас к девчонке и…

Тиаго было не суждено узнать, в чем же заключалась вторая часть плана.

По знаку своего компаньона рабочий поспешно отпустил руку горничной, глаза которой были готовы вылезти из орбит. Она вырвала кляп, шатаясь, шагнула в узкий проход между телевизором и кроватью. Схватилась за горло. И открыла рот. Так широко, что, несмотря на неблагоприятную перспективу, сидевший на полу Тиаго мог видеть в зеркале ее язык. Высунутый изо рта.

Красный.

Чистый.

Без осколка стекла, который застрял у нее на полпути между глоткой и трахеей, а может быть, и глубже, и который Шахла отчаянно пыталась выплюнуть.

Глава 21

Мартин открыл дверь и пропустил Елену вперед в изолированную палату Анук.

– Все в порядке, воробышек? – с озабоченным видом спросила докторша, однако, кажется, не было никаких причин для беспокойства. Поза Анук почти не изменилась.

Девочка по-прежнему сидела на кровати, скрестив ноги, правда, теперь себя уже больше не царапала. Она все еще не удостаивала взглядом ни Елену, ни Мартина, но ее губы едва заметно шевелились.

– Ты хочешь нам что-то сказать? – спросил Мартин и подошел ближе.

Действительно, малышка открыла рот. Она была похожа на пациента, пережившего апоплексический удар, который впервые пытается произнести членораздельные звуки.

Мартин и Елена, затаив дыхание, замерли, как мамонт из ледникового периода в мультфильме, который в этот момент демонстрировался с выключенным звуком по телевизору над их головами.

Мартин осторожно подошел еще ближе, однако он никак не мог понять, что же пыталась сказать Анук.

Почему же она нажала тревожную кнопку?

Тогда он решил рискнуть и присел к ней на краешек кровати, готовый в любую минуту снова встать, если она посчитает это недопустимым вторжением в ее личное пространство, но Анук оставалась спокойной.

Она еще раз открыла рот, и теперь это было уже довольно отчетливо. Она тихонько прошептала что-то, попыталась сформулировать слово, и, чтобы его расслышать, Мартин наклонился к ней так близко, что ощутил аромат яблочного шампуня, которым совсем недавно были вымыты ее волосы, и запах лечебной мази, которой были смазаны потертости на ее бедрах.

Втайне он надеялся на то, что слово, которое она пыталась произнести, не будет иметь никакого значения; а если и будет иметь, то такое, смысл которого откроется ему не сразу. Возможно, какое-нибудь понятие из ее фантазий или слово из детского языка, например «нан», когда имеют в виду «банан», или «оська» когда хотят сказать «соска».

Однако, когда он наклонился к Анук так близко, что ее дыхание щекотало ему мочку уха, у него не возникло никаких проблем, чтобы разобрать одно-единственное слово, вылетевшее из ее уст.

«Этого не может быть. Это совершенно невозможно», – подумал Мартин и вскочил с кровати словно ужаленный.