Дважды первый

Пиккар пришел к идее герметичной кабины совершенно самостоятельно. Его идея была и дерзкой, и неожиданной для всех, кто впервые слышал об этом. Пиккар не знал, что за много лет до его рождения в далекой России великий химик Д. И. Менделеев предложил эту идею. Он не знал, что Менделеев, презрев скептицизм окружающих, сам поднимался на шаре и в полете производил измерения. В одном из своих трудов Менделеев писал: «…прикреплять к аэростату герметически закрытый, оплетенный, упругий прибор для помещения наблюдателя, который тогда будет обеспечен сжатым воздухом и может безопасно для себя делать определения и управлять шаром». Судя по всему, Пиккар никогда не читал этих строк.

Он первым построил такую гондолу. И он же первым поднялся в ней в стратосферу. Как-то уже в старости Пиккар произнес такие слова: «Для того чтобы добиться успеха, нужны были три специалиста: физик — чтобы дать идею, инженер — чтобы воплотить ее в жизнь, и пилот — чтобы поднять воздушный шар в воздух. Я владел одновременно этими тремя профессиями. Именно мне нужно было взяться за дело. И я довел его до конца».

Он принялся конструировать гондолу и оболочку. Ясно, что гондола должна быть сделана из легкого металла и иметь форму шара. Во-первых, такая форма дает при данном объеме наименьшую поверхность, а это выгодно: кабина будет легче. Во-вторых, сферическая гондола, исходя из законов физики, с большей надежностью выдержит разницу в перепаде давления воздуха. В кабине-то давление в десять раз будет сильнее, чем за бортом.

Потом он сел рассчитывать оболочку. В первый момент он сам удивился ее размерам: она должна вместить 14130 кубических метров газа, а на высоте шестнадцати километров, когда газ расширится и займет весь объем оболочки, ее диаметр станет равным тридцати метрам. Двенадцатиэтажный дом-башню можно было бы упрятать внутри такой оболочки.

И вновь находились люди, волей-неволей пытавшиеся поселить в нем сомнение. Внимательно слушая все его доводы, в недоверии покачивали головой, иногда говорили: «И все же вряд ли у вас это получится». Он отвечал: «Я уверен в своих расчетах!»

Ему говорили: «Расчеты расчетами, но дело здесь в принципе: свободный аэростат — игрушка ветров; какой цели он служит? Его даже нельзя направлять по желанию».

И он, расчетливый практик, трезвый, сознательный рационалист в работе, которую делал, отвечал так, как мог ответить только романтик: «Но должна ли действительно каждая вещь быть практически полезной? Свободный аэростат служит свободе, наблюдательности, прогрессу, возвышению души. Не достаточно ли этого? Мы, воздухоплаватели, высоко ценим свободный аэростат». И добавлял, улыбаясь: «Кто осудил бы кофейную мельницу за то, что она не может шить? Кто обвинил бы швейную машину за то, что она не способна молоть кофе? Всякая вещь, выполняющая свое назначение, хороша сама по себе».

Он-то знал, какое назначение должен выполнить шар.

Теперь ему нужно было достать деньги. Что поделаешь — такова проза жизни. Прошли времена, когда можно было сделать открытие, нацелив нехитрую трубу на звездное небо или склонившись над простеньким микроскопом, на предметном столе которого всего лишь капля воды. В XX веке инструменты научных исследований стали дорого стоить. И стратостат для Пик-кара был как раз таким инструментом.

Можно считать, что тут ему повезло. Он пишет в бельгийский Национальный фонд научных исследований письмо с просьбой предоставить кредит на строительство стратостата. И обстоятельно описывает задачи полета. Пиккар подсчитал, сколько нужно: 400 тысяч бельгийских франков, и он их получил. Свой будущий стратостат он обещает назвать ФНРС — по первым буквам названия фонда, и сдержал свое обещание.

Гондолу и оболочку делали в разных местах: гондолу — в Бельгии, в Льеже, а оболочку — в Германии, в Аугсбурге. Шли последние месяцы 1929 года.

Быстро пролетело время студенчества. Так всегда кажется, когда смотришь назад. Еще недавно думалось, что оно тянется медленно, словно бы неохотно связывая каждый последующий день с предыдущим, а теперь, когда все позади, невольно думаешь: слишком стремительно пронеслись эти годы…

Огюст и Жан получили дипломы в двадцать шесть лет. Они стали еще больше похожи и, сами того не желая, не раз ставили в неловкое положение своих педагогов, вечно их путавших.

У Огюста после окончания учебы появилась возможность остаться в училище, в лаборатории магнетизма, которой руководил профессор Пьер Вейс. Профессор давно наблюдал за Огюстом и, как только тот получил диплом инженера-механика, сразу же предложил ему место своего ассистента. «Через три года вы сможете защитить диссертацию», — сказал профессор Пиккару.

Докторскую диссертацию Огюст Пиккар посвятил магнитным явлениям в воде и газах. Тема была нова, почти не исследована, и Пиккар сумел многое в ней прояснить. В двадцать девять лет он стал экстраординарным профессором физики.