Дважды войти в одну реку

— Я это предвидел… Оправдываются мои самые пессимистичные прогнозы, — подавленно произносит Герман. — Обращаю внимание благородного собрания на то, что Марта необоснованно предъявляет права на значительную часть обобществленной птицы, в которой будет никак не меньше десяти килограммов чистого веса! На мой взгляд, это бессовестное узурпаторство, тем более что все части покойного пернатого в соответствии со строгими законами анатомии были распределены еще задолго до прихода незваной гостьи. Вы что-нибудь слышали о скромности, дитя мое? — обращается он к девушке.

— Я есть хочу! — перебивает его девушка и топает ножкой.

Колосовский вздыхает и неохотно кладет искалеченную тушку индюка на свою тарелку.

В течение нескольких минут, работая чрезвычайно артистично, он делает вид, что пытается разодрать индюка на части. Обе руки его находятся в движении. Колосовский пыхтит, сопит, чертыхается, его работа над туловом индюка напоминает рукопашный бой матадора, в полуметре от рогов разъяренного быка потерявшего мулету и шпагу.

— Ну же, еще немного! — подбадривает его Марта.

— Не отчленяется! — кряхтит Герман.

— Так я вам и поверила, себе-то вы вон какой кусище отчленили.

Наконец, индюк поддается, и массивный кусок беловатого мяса вываливается на тарелку Марты. Она тут же приступает к трапезе. Молодые челюсти работают с завидной быстротой.

Герман какое-то время, укоризненно цокая, наблюдает за девушкой, потом осторожно опускает остатки индюка в кастрюлю и с энтузиазмом возвращается к недоеденной ножке.

Раф мотает головой, пытаясь привести мысли в порядок. И это ему удается.

— Герман, дружище, ты не боишься подавиться костью? — спрашивает он.

Герман уже почти полностью расправился с ножкой. Голод временно отступил. И поэтому Колосовский находится в приподнятом настроении.

— Ты уже спрашивал, проклятый склеротик, — он косит на Рафа тусклым глазом. — Могу повторить ответ: я ничего не боюсь.

— Ничего?

— Ничего!

— Ну, раз так, — говорит Раф с облегчением, — тогда ни о чем не спрашивай и дуй за мной…

Герман сегодня подозрительно послушен. Он встает, вытирает тыльной стороной ладони сочные губы, выходит из-за стола и, переваливаясь на ногах-тумбах, идет за Рафом. Оба исчезают за дверью, ведущей в неосвещенный холл. Их исчезновение было мгновенным и неожиданным.

Оставшиеся в комнате гости переглядываются. Раф и Колосовский словно растворились в пространстве. Шагнув, ступив в темноту, они как бы выпали из жизни.

Кажется, что их вообще не было в гостиной. Ни сегодня, ни вчера. Ни даже позавчера. Все затихают и прислушиваются, но из холла не доносится ни звука.

Только через открытые балконные двери вместе с порывами плотного, тяжелого ветра наплывают в гостиную залу разрозненные шумы двора и гул далеких улиц. И еще едва слышно, как шуршат зубки прелестной Марты: словно ест аккуратная кошечка.

Зубрицкий мысленно потирает руки. Он воодушевлен. Друг Раф и друг Герман сгинули. Похоже, теперь девушка достанется ему. Шлюха бесхозна. Ей необходим спутник. Хотя бы на сегодняшнюю ночь.

Он смотрит на Лёвина и видит, что тот думает о том же. Ну, уж дудки! Шиш ему, а не шлюху: у этого Лёвина и так баб девать некуда!

В этот момент из холла доносятся истошные вопли.

Слышится топот двух пар ног. В проеме двери появляются Колосовский и Раф. Лица их бледны и перекошены от ужаса. Колосовский тычет пальцем в Рафа:

— А Шнейерсон — чёрт! — убежденно говорит он. — Самый натуральный еврейский чёрт!

— Сам ты чёрт! — кричит Раф. — Только что я у тебя видел рога и хвост, — Раф напуган не меньше Германа, он не ожидал такого эффекта.

Разгорается спор. Бываю или не бывают черти. И если бывают, то можно ли повстречаться с еврейским чёртом? И вообще — подразделяются ли черти по национальному признаку?

Колосовский совершенно уверен, что подразделяются.

Голосом, дрожащим от перенесенных страхов, он повествует друзьям об испытании, которому подверг его хозяин квартиры, временно принявший обличье чёрта.

— И я! Точь-в-точь! Вместо Геры — вдруг чёрт! И тоже — морда черная! Кошмар… — Раф поднял руку, но, покосившись на Марту, осенять себя крестом не стал.

— И чему вы удивляетесь, не понимаю? — цинично замечает Зубрицкий. — Пить с такой сатанинской силой… Странно, что вы не встречались с чертями прежде… Все алкоголики только тем и занимаются, что круглосуточно крутят сериалы про демонов и чертей…

— Ты считаешь, что нам уже пора завязывать? — встревожено спрашивает Колосовский.

— Уже… — передразнивает старина Гарри. — Нам давно пора завязывать, разве не ясно? Не то доиграемся до чёрт знает чего и, неровен час, сами превратимся в чертей рогатых…

— Тем более надо срочно выпить, вот что я вам скажу, — убежденно говорит Лёвин, — и закусить, пока в этой жаре проклятый индюк не протух. И мы вместе с ним…

Предложение не встречает возражений.

Приятели нервно выпивают.

Наконец все замечают, что левый глаз старины Гарри подпирает свежий синяк.

Тит соболезнует Зубрицкому и делает это с присущим ему тактом:

— Отменный удар. Мастерский. Судя по всему, тебя победоносно атаковал правша. Или — атаковала. Жена?..