Дважды войти в одну реку

Зубрицкий криво улыбается.

— Слава богу, я холост. Пора бы запомнить.

— Тогда, может, муж?

Зубрицкий кривится еще сильней.

— И все же, поделись, чья это работа? — участливо спрашивает Колосовский, изучая лицо старины Гарри.

— Интеллигентные люди в таких случаях делают вид, что ничего не заметили, — отвечает старина Гарри.

— Так то интеллигенты, а здесь интеллигентов нет: здесь все свои, — успокаивает его Герман. — Расскажи, расскажи, это нас немного позабавит, а то мы тут с тоски начнем чертей пачками выписывать… Не говори только, что на тебя напали хулиганы после того, как ты вступился за честь незнакомой девушки.

— Все значительно проще и прозаичней. Я поссорился с милиционером…

— Ты дрался с милицией?!

— В общем, да. Хотя назвать это дракой было бы сильным преувеличением. Он мне ка-а-ак врезал!

— Кто он?

— А он что?..

— Да ничего… Стоит, молчит, раздумывает, кончик уса покусывает. А я гну свое, давай, говорю, поговорим, как мужчина с мужчиной. Этот потомок кайзера смерил мою фигуру оценивающим взглядом. Потом ка-ак размахнется да ка-ак хватит меня кулачищем по морде! Результат, простите за каламбур, налицо…

— А штраф?

— Что — штраф?

— Штраф, говорю, содрал?

— Конечно, содрал! А ты как думал?..

* * *

На этом мы обрываем затянувшуюся первую часть (но не описываемый вечер, продолжение рассказа о котором — в следующих главах), написанную исключительно для того, чтобы горемычный читатель понял, с какими субъектами ему предстоит иметь дело.

И если читателю достанет мужества и терпения дочитать роман до конца, то он увидит многое из того, что составляет тайну не только для уже поименованных персонажей, но и для автора этого в высшей степени искреннего произведения.

Автор признается, что он не знает, что содеется с его героями в следующих главах. Это происходит не потому, что он взялся не за свое дело, а потому что жизнь книжных героев подчиняется точно таким же законам, что и наша с вами жизнь.

Согласитесь, ни Вам, ни мне не дано знать, что стрясется с нами через час, через день или через год.

Пройдет время, пройдут эти час, день, год, и всё станет на свои места, и мы, если будем живы, всё узнаем. Так же и с литературными героями. В нужный час они сами нам все расскажут или покажут.

Мучиться, напрягать мозги и придумывать головоломные сюжетные трюки, повороты и ходы, натужно измышлять неестественные обстоятельства — занятие неблагодарное. Это было бы не только не гуманно по отношению к литературным героям, которые, как мы уже говорили, живут своей жизнью, но было бы еще и непозволительной тратой времени и уводило бы читающую публику в сторону от истины.

Поверьте, это признание далось автору нелегко. Правда, здесь автор не оригинален (читай Нобелевскую лекцию Иосифа Бродского).

Каждый раз, когда беллетрист с трагическими вздохами покидает обеденный стол и усаживается за стол письменный, он совершает своего рода подвиг. Ведь автору, пока его не сморит сон, в течение ближайших нескольких часов предстоит заниматься постыдным и трудоемким делом. А именно: мысленно подглядывать за жизнью героев в замочную скважину и переносить подсмотренное на лист бумаги. За замочной скважиной, за призрачной преградой, за магической дверью, располагается (что почти научно доказано) другая действительность (или вторая реальность), называемая литературой.

Памятуя об этой второй реальности и держа за пазухой светлые и грустные воспоминания, жизненный опыт, — свой и освоенный чужой, — словом, весь тот греховный сор, из которого вырастает не только поэзия, но и окружающая нас жизнь, писатель, если он честен, всегда пишет правду. Даже если безбожно врет.

Итак, затравочная часть закончена, и читателю милостиво дарован перерыв, во время которого он, закусив бутербродом или маковым рогаликом, может спокойно обдумать прочитанное и решить, стоит ли ему отправляться спать или, обругав автора последними словами, продолжить чтение романа дальше, получая наслаждение уже от одного общения с листами бумаги, нарезанными в четвертку, склеенными клейстером и пахнущими свежей типографской краской.

Автор откровенно предупреждает, что отважного и безрассудного читателя ждет кропотливая мозговая работа, ибо предлагаемая ему литература является примером нового направления в искусстве, которому еще нет названия. Возможно, в будущем высоколобые критики окрестят это направление "бессюжетной прозой, единственная цель которой состоит в том, чтобы принудить читателя задуматься над смыслом жизни".

Вы слышите? Задуматься! Каково?.. То есть делать то, что мы любим делать меньше всего в жизни.

Цель, как видите, у автора высокая, а шаг — широкий.

Часть II

Полнолуние в августе

Глава 12

Герман ошибался. Не знаем, с умыслом или без. Марта была Мартой от рождения и имела к проститутке Нелли-свеженькой точно такое же отношение, какое имеет Джойсов Леопольд Блум к голливудскому киноактеру Орландо Блуму.

С Мартой Рафаил Майский-Шнейерсон был знаком по литинституту, в котором он на протяжении нескольких последних лет читал курс лекций по истории древних литератур.