Дваждырожденные

Это уже было со мной: хижина, крытая тростником, одиночество, безвременье. Жизнь очертила огромный круг, вернув меня к началу начал. Но я-то уже был иным. Уединение стало лекарством, а не досадной задержкой на пути к мечте.

Мысль о ненужности всех жертв и усилий обесценивала сокровищницу опыта. Братство перестало существовать. Умения и навыки, открытия и прозрения потеряли цель и смысл. Осталась только хижина, крытая пальмовыми листьями, — мой старый понятный осязаемый мир.В ашраме Красной горы я обрел способность ощущать душу в каждом живом существе, слышать волю богов в шуме ветра и сиянии радуги. Но потом эта наивная вера была отобрана у меня в горном храме на севере. Я расстался с ней, как с детскими снами и заглянул в сияющую бездну Ат-мана. Настала пора обретать мудрость. Но принесла ли она счастье? Я так и не научился молиться Абсолюту, безличной, безусловной первопричине всего сущего. Да и не было на Курукшетре времени молиться.

Теперь же настала пора молитв. Счастливое время сосредоточения на Высшей сущности. После того, как явлено было мне прозрение, я вновь ощущал ПРИСУТСТВИЕ БОГА во всяком проявлении майи. И это были крупицы Атмана, не оскверненные, ибо все в мире есть его проявление. Так я примирил в себе путь богов с путем предков и жил, как и подобает риши, не оскверняя чистоту действия целью или желанием.

Бог Савитар, радеющий о благе всего живого, прилежно обходил бескрайние земли с востока на запад. Тот же путь неизменно проходил со звездами властитель Сома, всякий раз деля лунный месяц на светлую и темную половины. Жаркий сезон сменялся дождливым. Моя жизнь текла спокойно, как река по равнине. Лес изобиловал сочными фруктами и съедобными кореньями. Крестьяне из близлежащих деревень приносили провизию в обмен на лекарственные снадобья. Я не расспрашивал их о новостях с севера, не позволяя себе думать о делах царей и богов. Разум сбросил бремя ответственности за прошлое, наслаждаясь свободой созерцания простой неспешной жизни. Так шли мои дни.А потом на тропинке появился всадник. Я узнал его сразу, как только увидел крепкую фигуру, с показной небрежностью покачивающуюся в седле. Меч в простых кожаных ножнах терся о его левое бедро. Дорожная пыль не могла скрыть насмешливой улыбки, с которой взирал на изменчивую и бескрайнюю реку жизни Митра.

Рядом с ним, держась левой рукой за стремя, спешил не известный мне человек в наброшенной на плечи шкуре черной антилопы. Эта, подобающая отшельнику, одежда никак не вязалась с мелкой семенящей походкой и с тем подобострастием, с которым пеший время от времени поглядывал на конного. Лишь когда они были в двух шагах от меня, я разглядел изящный гриф вины — извечного атрибута бродячих певцов — чаранов.Эти наблюдения текли где-то по боковому руслу моего сознания, в то время как спокойный яркий свет давно не испытываемой радости озарял мое сердце.Ни слова не говоря, Митра спрыгнул с коня и, бросив поводья чарану, рванулся мне навстречу. Мы обнялись. В тот момент нам не требовалось слов, ибо каждый и так понимал, какую радость испытывают две половины существа, соединяющиеся в одно целое.