Две березы на холме

Сначала мы с ней дома сели и записали, что можно спеть. Много же мы, оказалось, знали песен — все в дороге пели, от Лены я узнала немало. Конечно, прежде всего «Вьется в тесной печурке огонь…». Мы ее еще в совхозной школе пели, в четвертом классе. Потом, «Офицерский вальс»: «Ночь коротка, спят облака…». Очень кстати вспомнили и «Васю-Василька». Песня весело и дружно получается из-за громкого припева: «Эй, дружок!» — если только грянуть, особенно мальчишескими голосами: «Эй, Вася-Василек!» И зачастить-зачастить с издевочкой:

Не к лицу бойцу кручина,Места горю не давай.Если даже есть причина,Никогда не унывай!..

И потом опять врастяжку:

Места горю не дава-ай…

И снова резко, весело:

Никогда не унывай!

И повторяли:

Не унывай!

Это обязательно надо! Эх, хорошо бы спеть то, что по радио не поют, а мы поем по дороге:

Вдыхая розы аромат…

Или:

Эх, бирюзовые, золоты колечки…

Или:

Эх, загулял, загулял, загулялПарень молодой!..

Одним словом, все на «Эх!». Но мы понимали, что эти песни не для школы. Хотя взять песню «Ехали цыгане», где «парень молодой»… Она, пожалуй, и годится. Тем более что имеет национальные черты: про цыган.

Зульфия со мной согласилась и предложила вспомнить еще и про Шамиля.

— Можно б и «Хас-Булат удалой», тоже национальная, — задумчиво сказала Зульфия, — но там есть слова еще не для нас… Помнишь ведь?

Я кивнула.

— А так она хорошо у нас получается… — продолжала Зульфия. Мы с ней немного помурлыкали мелодию — хорошо! Широкая, раздольная! Ну, да что время зря терять, ясно, что ее нельзя.

И мы стали вспоминать Шамиля. Ведь Шамиль — национальный герой, вождь восставших. Это будет кстати.

Но мы вспомнили только два куплета и припев. Это все знают:

На горе стоит Шамиль,Молится он богу…

Хм, богу… Не очень-то хорошо, конечно… Но все-таки понятно. Ведь в то время восставшие мусульмане верили в своего бога и как раз объединялись на борьбу с царем на почве религии и своего бога.

Потом шло в песне так:

Вынимает свой кинжал,Кладет на дорогу…

И тут меня осенило!

— Зульфия! — заорала я. — Это же можно все разыграть! Кто-нибудь будет Шамилем и все, что поется, станет выполнять на сцене! Во, гляди!

Я встала в горделивую позу, выставив ногу вперед, и хмуро посмотрела вдаль. А потом медленно опустилась на колени и провела ладонями, сложив их в лодочку, по лицу, ото лба к подбородку. Затем настала очередь кинжала. Медленно подведя правую руку к поясу слева, я еще медленнее вытащила «кинжал», придерживая «ножны» левой, и, склонившись, положила его на дорогу.

Я вскочила.

И потом Зульфия:

«Ойся да ойся!Ты меня не бойся!Я тебя не укушу,Ты не беспокойся!»

Это мы уж с ней вместе проорали, выкидывая друг перед другом руки то вправо, то влево и высоко вскидывая колени. Лезгинку мы с ней изобразили.

— И знаешь, когда пойдет «Ойся!», пусть он кинжал возьмет в зубы, вот так! — оскалилась яростно Зульфия, и ее черные глаза сверкнули страшно.

— Зульфия-а! Да ты знаешь, что ты готовый Шамиль! Посмотрись-ка в зеркало, вот так! — И я оскалила зубы.

Зульфия посмотрелась, но долго не могла удержать свирепую гримасу — расхохоталась.

Потом мы быстро записали второй, всем известный куплет. Это когда к Шамилю приходит его невеста (очевидно, туда же на гору) и нежно его упрекает:

«Ах, зачем ты не пришел,Когда я велела,До двенадцати часов

Лампочка горела!»

И дальше снова яростный танец «Ойся!». Теперь уже вместе с невестой. Как танцуют горские невесты, мы не знали, и на всякий случай, пока, она танцевала, как Шамиль.

Тут мы решили, что для невесты я не гожусь, потому что почти на голову выше «Шамиля», и согласились: отличная невеста выйдет из Верки Матвеевой.

Но больше ничего мы не знали из «Шамиля», только две строки из самого конца, где он грозно говорит своей невесте:

«А затем я не пришел,Чтоб тебя зарезать!» —

и закалывает ее кинжалом.

— И это непонятно, — вздохнула Зульфия. — Он не пришел, чтоб ее зарезать!

— Нет, понятно, — возразила я. — Это он так иронизирует. Дескать, вчера бы пришел, так вчера бы зарезал. А так сегодня сама, мол, напросилась.

Но тут я замолкла, так как все равно было неясно: за что Шамиль должен резать невесту?! Тем более будучи вождем восставшего народа, хоть пока и несознательным? Ответ подсказал Хас-Булат: там-то были все куплеты известны. Мы вспомнили Хас-Булата и догадались, за что: за измену!

Теперь оставалось лишь сочинить куплеты, чтоб и всем стало ясно. Естественно было начать ответ издалека, повторяя невестин же вопрос:

«Ах, затем я не пришел…»

Конечно, он к ней обращается: «Моя дорогая!» Итак: